Я вернусь, когда меня не станет - [5]

Что же ей бросилось в глаза, когда узнала Даниила ближе? У него имелся пробел по этой части, Вике приходилось аккуратно подсказывать ему некоторые тонкости. Что еще? Он никогда не говорил о любви к ней, впрочем, она тоже: навязывать себя — последнее дело. Даниил остался закрытым, как запаянный железный сундук со дна моря, кстати, и холодным был всюду, кроме постели. Интересно, какой видел ее он? Даниил ведь тоже не знает, чем живет она, что думает, чего хочет, значит, и его тайная любовница — запаянный сундук. Только Виктория любит его, а он ее? Не знала. Она вообще мало что про него знала.

— Ты видела? — вдруг спросил Шубин, не открывая глаз, но слегка приподняв палец правой руки с подлокотника, указав на телевизор, висевший на стене.

— Да, — призналась Вика, догадавшись, о чем он спросил. — Нонна Угольник позвонила, я включила телевизор и…

Она забралась на диван с ногами, провела по его непокорным волосам ладонью, он мгновенно отреагировал: взял ее руку за запястье и опустил вниз. Не грубо, но словно отстранился, а ей именно в эту минуту хотелось поддержать его, сказать, что она всегда будет рядом… как там у католиков? — в горе и радости. К сожалению, Даниил не требовал подобных «жертв».

— И что теперь будет? — поинтересовалась Виктория.

— Следствие, — вяло промямлил Даниил. — Полиция будет искать убийцу. Меня вызывают к следователю, но пока не определились с днем. Но я уже имел предварительную беседу с главой следственной группы — отвратительная штука. И беспардонный мужик, еле отделался от него. К счастью, не он будет вести расследование.

— А ты не знаешь, кто мог убить твою…

В этом доме не произносились слова «твоя жена, твоя Ирма, твой дом, твоя семья», поэтому Вика осеклась, не желая сердить Даниила. Все же пару раз она видела его в гневе — малоприятное зрелище, подтверждающее, что родители не заморачивались воспитанием сына. Не хотелось ей, чтобы его гнев обрушился и на ее голову, о нет.

— Откуда мне знать, — проговорил он все тем же вялым тоном. — Не виделся с ней неделями: я уходил — она еще спала, она приходила — я уже спал. Со скандальными выходками знакомился раньше, чем встречался с Ирмой. Мы жили, как… как соседи в коммуналке, которые ссорятся из-за очереди, кому мыть общий сортир с коридором.

Забывшись, Вика улыбнулась, придвинулась к нему ближе и, положив подбородок на его плечо, произнесла воркующим голоском:

— Кто бы мог подумать, что Даниил Шубин знает о таких низменных вещах, как коммуналка, общий сортир и очередь в него.

Наконец он открыл глаза, скосив их на девушку.

— По-твоему, я полный отстой, не знаю, как люди живут?

— Честно? — подняла на него глаза Вика. — Думаю, не знаешь.

— Моя бабушка прожила всю жизнь в коммуналке на третьем этаже трехэтажной развалюхи с протекающей крышей, принципиально не переезжала к родителям. Она считала их огрызками капитализма, классовыми противниками и не принимала никакой помощи, даже когда нуждалась. Мне приходилось всеми правдами и неправдами подсовывать ей продукты и деньги, я врал, будто сам зарабатываю.

— Правда? — не верилось ей.

— Правда. И полы мыл на лестнице, в коридоре и злополучном сортире, когда наступала бабушкина очередь, но она болела.

— Ничего себе!

Виктория попробовала представить его в растянутых трениках с половой тряпкой, шваброй и ведром… нет, это невообразимо! Она прыснула, да тут же вспомнила, что не к месту выдает положительные эмоции, и закусила губу, опустив голову. А через полминуты ее осенила жуткая мысль, Вика отстранилась от Даниила и с беспокойством выпалила:

— А тебя не будут подозревать?

— На основании чего? — Он остался совершенно спокойным, чем немного и Вику успокоил, но не до конца. — В основе каждого преступления лежит мотив, то есть в результате убийства кто-то хочет получить нечто ценное или важное. Это может быть наследство, деньги, страховка, квартира-дом, бизнес. У меня нет мотива, потому что всем этим я владею в избытке. Дом и бизнес достались от отца, а не приобретены в браке, так что со смертью Ирмы я ничего не получу в материальном плане.

— Но это могут быть и нематериальные ценности, — возразила Вика. — Месть, ревность… Как насчет свободы от жены?

— Это не мотив, Вика, — немного раздраженно бросил он. — Для того чтобы избавиться от Ирмы, мне достаточно было выставить ее за дверь с парой чемоданов и без счета в банке, так как детей у нас нет.

— Не сердись, просто я подбрасываю возможные версии, которые можешь услышать в полиции, чтобы ты был готов к нападкам…

— Скажу честно, жалею, что не выставил. Я не уверен, что Ирма после этого осталась бы жива… но теперь, в связи с ее убийством, и мое имя будут трепать на всех углах.

— Так-таки на всех?

Виктория намекнула, что не столь уж он известен в городе, чтобы только о нем и говорить, все-таки не звезда шоу-бизнеса, а Даниил указал глазами на экран телевизора, там начался повтор репортажа с места происшествия:

— Вон… этого достаточно.

Он смотрел репортаж с выражением едва уловимой гадливости. Стоит себя поставить на место Даниила и увидеть весь ужас на экране его глазами, начинаешь понимать, как ему, мягко говоря, не комильфо. Но слов утешения не находилось, нет, правда: любовница утешает любовника, дабы тот не страдал из-за бесславной гибели своей дуры жены, — не глупо ли? Можно и другими способами выразить отношение лично к нему: прижаться теснее, обнять крепче и дать ему то, чего он всегда был лишен в собственном доме, — покой и любовь. Пусть сейчас Даниил мыслями далек от нее, он все равно с ней, к тому же впервые делился тем, что его волновало и тяготило: