Я ваш Тургенев - [18]

- Разве? По-моему, мы объясняем этот…

Красиво сказал, честно говоря, повторяя высказывание моей жены, с которой совсем незадолго до нашей встречи обсуждал вопрос «зачем вообще нужна литература».

- Ну, мне сложно согласиться с вами, - сказал он, - кто что объясняет…

- По-моему, если уж впутывать Господа Бога в наши дела, то, надо полагать, Он радуется Красоте, разве нет?

Дальше мы быстро изложили друг другу основные аспекты давнего спора о том, является ли Красота соблазном или все же промыслом Абсолюта, и о том, насколько греховно занятие искусством. Сошлись на том, что, скорее всего, Вседержитель Саваоф все же снисходителен к нашим мелким делам.

При этом я подумал, что, возможно, бармен, до которого, скорее всего, доносился наш разговор, должен посчитать нас или ненормальными, или урками. Кто еще встречается в понедельник вечером на Кутузовском проспекте и разговаривает об Абсолюте и Красоте?

- Дело в том, - продолжил он, - что ваше понимание православия весьма отличается от моего. Я ведь и деревенский дом выбирал по принципу, чтобы в деревне была церковь. Для вас же это пустой звук, правда?

Я мог не согласиться с ним, но вместо этого шутливо заметил, что, когда соберусь покупать дом в деревне, совершенно точно буду рад, если дорога из моего дома будет вести к храму. - Ом! - сказал я в подтверждение своих слов.

- Все иронизируете… - Он покачал головой. - Зря. Это ведь серьезное дело. «Ом»… Вы еще «Аллах Акбар» скажите. Вы что, буддист?

Я сказал, что нет.

- Вот видите. А зачем говорите?

Помолчав, он заметил, что вообще ислам и православие чем-то похожи друг на друга. Ведь и та и другая религия отказываются от индивидуальности, и та и другая предназначены для масс (в отличие от католиков и протестантов, нацеленных на индивидуальность) и что России, наверное, пойдет теократическое государство на манер Саудовской Аравии или даже, скорее, Ирана.

Тут нам принесли горячее. Поскольку я опоздал, он заказал его без меня. В виде горячего подали нюрнбергские колбаски (nuernberg sausages, 380 руб., - так было написано в меню), и я не мог не заметить, что название блюда удивительно подходит к нашему разговору. Это что - специально?

Он удивился: чем подходит?

Nuernberg sausages оказались вкусными, и беседа на время смягчилась. Мы почему-то вспомнили его ранние сочинения (он в прошлом много писал о джазе), и он сказал, что сто лет уже не был ни в «Синей птице», ни в «Форте».[5] Про «Синюю птицу» он даже не знает, существует ли она. Кажется, да. Он был на юбилее Козлова, саксофониста, полгода назад, с тех пор нигде. И не тянет. Неинтересно. Все очень постарели, а у Козлова недавно был инфаркт, вы слышали? Я не слышал.

- Что неинтересно? Джаз?

- Все неинтересно. Концерты, кино. Культура.

- Вот тебе и на.

- Да. Вот лет через двадцать здесь будет действительно интересно.

Я хотел сказать, что мы с ним уже почти двадцать лет обсуждаем одно и то же, и все вокруг, внешне меняясь радикально, принципиально почти не меняется, но сдержался. Я решил, что это будет косвенным намеком на его возраст, а это невежливо.

Вместо этого мы немного поговорили о любви немцев к sausages и вообще мясу, затронули особенности русской кухни - все же более вегетарианской по сравнению с немецкой (грибочки, капуста, огурчики), а потом я сказал, что был на хорошей выставке - советские кинозвезды 1970-х. В новом выставочном комплексе на «Курской». Советую. Они все удивительно красивы и… печальны. Для меня это было неожиданно. Я ожидал увидеть прошлогодний снег, а увидел скромное обаяние буржуазии 1970-х годов. Может быть, потому, что там все молодые? Молодые Михалков, Гафт, Глаголева. Помните ее в «Четверг и больше никогда»? Замечательный фильм. Он покачал головой: я не люблю совка. Он не вызывает у меня ностальгии и не кажется мне прикольным, как вашему поколению. Все эти «звезды» были в партии, а про Михалковых даже говорить смешно. Но главное, что на это все у меня нет времени. На что есть? Время есть на жизнь, на любимых людей, на литературу. Все.

- Понимаете, - сказал он, глядя в окно, за которым шли две молодые девушки в красивых, обтягивающих фигуру джинсах, - я грущу о конечности жизни. У Аксенова проблемы с сердцем, ваш любимый Пригов в больнице, вы слышали? Тоже сердце. Мы все стареем, понимаете? Политика - это все ерунда, чепуха, по сравнению с этим. Жизнь конечна и плохо кончается, вот что меня печалит больше всего. Наверное, моей религиозности не хватает это принять…

- Знаете, - сказал он чуть погодя, - вы мне говорите о похолодании уже лет пять, да? Ну что, где ваше «похолодание», в чем оно выражается? Разве начали сажать? Кого-нибудь, кроме Ходорковского, посадили? Нет.

Я сказал, что не говорил, что начнут сажать.

- Неправда, - сказал он, - говорили. Надо было это записать тогда и с вами, тогда же, давно, поспорить на деньги. Я уже когда-то спорил, заключал пари с такими же, как вы, либералами. Правда, денег так и не получил. Это было в 1989 году. Тогда только что появилось общество «Память» и очень многие мои друзья ждали еврейских погромов. Я же сказал им, что погромов не будет, и с некоторыми поспорил на деньги.