Я вам прочту - [3]

И сердце проколол гвоздем.

Оно болело и мешало,

Будило стуком по ночам,

Но беспокоить перестало

И применилось к сапогам.

Земля измята каблуками,

Повсюду отпечаток ног

И все измерено шагами —

Весь мир как будто для сапог.

Хлеб

Он беленький, улегся на тарелке,

Был свежим, но совсем засох,

Попал в такие переделки,

Что отдал свой последний вздох.

Сухой иль мягкий, он всегда желанный,

Он — золото, он — драгоценный дар,

Какой бы ни был многогранный,

В печи проходит сквозь пожар.

Портной, маляр, сапожный мастер

Свой труд несут лишь для того,

Чтоб хлеб иметь, а в день ненастья

Творят молитву за него.

«Россию получаю по кусочкам…»

Россию получаю по кусочкам —

Фильмованною лентой, на часок:

Вот русская — и розовая щечка,

Вот русский — и молоденький лесок.

Таким он был, покорно-молчаливым,

Как воздух и цветочек голубой,

И кажется, что нет с тобой разрыва,

Что ты близка, к тебе подать рукой.

Мальчишка пробегает по дорожке,

По лужам шлепает. Поля кругом.

И мне за ним пройтись бы хоть немножко,

Ногой ступить на русский чернозем.

«Луна, луна, опять луна!..»

Луна, луна, опять луна!

Когда умру, придет она,

Посветит равнодушно взглядом.

Два мертвеца, мы ляжем рядом…

Иди, войди в мое окно,

Пока еще мне жить дано.

Подруга старая, слепая,

Лучи, как руки простирая,

Идет по саду в платье белом,

Ночных теней касаясь смело,

Скользит, плывет — и вот она!

Высокомерна, холодна,

Бросает блики на предметы,

Дыханье ищет: где ты, где ты?

Ложится на мою кровать —

Не шелохнуться мне, не встать.

За нею целый мир незримый,

Неведомый, непостижимый

Волнующих невнятных снов,

Мир из бесчисленных миров,

Погибший в лета без возврата…

Быть может, он царил когда-то

На высоте других небес?

С ней память гордая чудес…

Какая ночь! Не буду спать я,

Мне сердце жгут ее объятья,

Я с ней на смерть обречена.

Луна, луна, опять луна!

«Плачу над людьми и над собою…»

Плачу над людьми и над собою,

Плачу с бурно хлынувшим дождем,

Плачу безответною слезою

С одичалым и голодным псом…

Стынут слезы на чужих ресницах,

Капают по крашеным щекам,

Я гляжу, запоминая лица,

И гадать умею по глазам.

Ночи напролет не сплю и слышу,

Как вода стекает по трубе,

Как, поднявшись, всхлипывает выше

И течет, покорная судьбе.

«Меня, как Лейлу задушили…»

Меня, как Лейлу задушили

Подушками во сне,

Я не сопротивлялась силе,

Несущей гибель мне.

Проснулась. Господи, за что же?

Пусть даже это сон,

Но кто мне разгадать поможет,

Что предвещает он?

Подушечка под головою

Невинна и бела,

Своей оборкой кружевною

Она мне щеки жгла.

«На что мне дыханье, и тело, и сердце живое?..»

Памяти Н.Г. Львовой

На что мне дыханье, и тело, и сердце живое?

Я камню подобна, который лежит на пути.

Ее не вернуть ни любовью, ни скорбью земною,

Ее не узнать и в мире ином не найти.

А день, как ребенок, плаксив, безучастен и жалок,

Разлука-любовь, как потерянный жемчуг в пыли —

Мгновенье и вечность с лучами заката слились

И с шорохом крыл куда-то стремившихся галок.

«Вечером снова молюсь я о здравии…»

Вечером снова молюсь я о здравии:

Господи Боже, молитву прими!

А под окном чья-то поступь по гравию,

Искра упала, окурок дымит.

Тянется ночь нестерпимо мучительно,

В комнате душно, тесно, темно.

Автомобиль пролетел ослепительный,

Бросил на пол золотое пятно.

«Твоя душа с моей сливалась чудом…»

Борису Пастернаку

Твоя душа с моей сливалась чудом,

Слова и слезы падали на лист,

А голос креп и звон летел оттуда,

Был свет звезды печален и лучист.

Святая ночь над временем спустилась,

Шаги, как ветер, вольны и легки.

Земля и небо посылали милость,

Алмазами горели светляки.

Не знаю, наяву иль в сновиденье

Иду в толпе по снежному пути,

Чтобы с другими преклонить колени

И благодать до сердца донести.

«Она на свет не поднимала очи…»

Она на свет не поднимала очи,

В тени печаль от дерзких берегла

И слезы проливала дни и ночи

О том, что муке не осилить зла.

Лицо твое сурово, Палестина:

Измена, кровь отмечены судьбой.

Молись и плачь, Мария Магдалина,

О камень бейся и шуми, прибой.

Но час настал. И ниц упала стража.

Разверзлось небо. Грозно и светло.

Любовь твоя сама тебе расскажет,

Каким сияньем сердце обожгло.

«Мне снился сон: стоит открытый гроб…»

Если б я верил сам хоть чему-нибудь из того, что теперь написал…

«Записки из подполья»

Мне снился сон: стоит открытый гроб —

Бородка жидкая, высокий лоб;

Свеча горит, тревожно полыхая,

И в белом платье девочка слепая

Как будто светит мертвенным зрачком,

И лунный свет расходится кругом.

Он спит, он мертв, и камень гробовой

Откинут был таинственной рукой,

Но тяжесть всюду он влачил с собою.

Томимый жаждой, изнемог от зноя,

Страстей и мук без меры, без конца

Следы не стерлись с мертвого лица.

Властитель душ, он — гений, он — учитель,

Мятежный дух иль ангел-утешитель?

И слышу голос я из пустоты:

— «Из гроба встань! Скажи, что видишь ты,

Вернись и снова посмотри на землю,

Твоим словам благоговейно внемлют —

Земную славу о себе измерь, —

Что ведал ты, чем умудрен теперь?»

Свеча лучи, как солнце, разметала

И сотнями огней светиться стала;

Гляжу на гроб, а он стоит пустой

И кто-то дышит за моей спиной.

Как призрак он, неуловимый, странный,

Какой-то, может быть, заблудший странник?

О чем-то шепчет, прячется от глаз,

Невнятен горестный его рассказ:

— «Обман, обман! Как скудны души наши,