Я в(ь) я - [2]
Но иногда я снюсь снам. Их толкования моих явлений удручает. Сны выискивают метафизический остаток. Ярость их порой сокрушительна и неописуема. Сны шествуют, как червивые забытые божества, неся в руках головы, с лиц которых содрана кожа. Однако мне подчас мнится, что я обладаю возможностью понимать, то есть, возвращаться сквозь происходящее, подобо пресловутой (лучше слепой) пчеле, возвращающейся в улей. Игла без нити. Улья не существует. Он не возникает в тот самый миг, когда понимание подступает к воплощению в себе и собой "вещи", которая, по всей видимости, и есть "улей". Брести через цивилизации разрушенных метафор: дорога, язык, смерть с косой, обьятия, влага, "я", воспоминания, история. Не следует также забывать и о том, что "я" для нынешнего времени остается последней возможностью метадискурса, единственным протагонистом какового в нынешней ситуации оно и есть... проблема субьективации - тавтологии.
Впрочем культура/природа или все те же "я" - составляющие того же кода. По поверхности чашки с чаем стелется сизый дымок. Испарение, отсюда начинается строка. Иногда я готов спросить: возможно ли, что кто-либо мог думать, мыслить свое "я" как некую непрерывную данность вне самого думания или же, напротив, "я" ("моя самость", ость, ось моего есть, мое присутствие), - это некое окончательно нерасщепляемое единство, - происходит в процессе сознания как акта собирательноволевого? Что предполагает возможное размышление о нем в терминах конца и цели или "описания". Однако "мое" рождение и смерть не могут служить мне объектом моей мысли.3 Если бы это не было так бессмысленно, об этом не стоило бы говорить.
Но тогда я, читающий его/ее "поэтическое произведение" (или просто слушающий об изумляющей странности повседневного: реальность предстает с такой силой, что неимоверно хочется проснуться), точно так же создаю его/ее "я" (производя себя в их деятельности, направленной ко мне интерференция, не забыть - и уходящей дальше, сквозь, туда, где, догадываюсь, испившего (испарение) всю кривизну постоянного удаления вероятно пустынное свечение предвосхищения вещей, но до чего мне также нет дела, как и до Рая) так, как делают они сами; иными словами, их "я" является призведением моего собирательно-волевого усилия.
Таковы некоторые стороны логики здравого смысла, управляющей действительно нескончаемым стремлением вымолвить "я" (не это ли и есть желание?). Зачем это мне, черпающему наслаждение в проточном и скользящем по мне и сквозь меня во всех направлениях теле? Однако такая постановка вопроса преимущественно неверна, хотя бы потому, что предполагает некоего отстоящего меня, т. е., того, кто задается вопросом, того, кто существует прежде, чем глаза, восприятие, память, чувствование, способность следовать кое-каким общепринятым правилам (вызывающая с годами все более возрастающее недоумение) собираются в то, что легче назвать импульсом преступить ограничение себя (но где располагаются границы? но что осталось? - поверь, если бы мы остались наедине, я больше чем уверен в том, что мне нечего было бы тебе сказать, но, вне сомнения, ты все это знаешь и все вопросы, которые ____________________ 3 Phenomenology of Perception. M. Merleu-Ponty, tr. from French, Routledge & Kegan Poul, p. 364. доносятся ко мне, преследуют лишь одну цель: не дать мне уснуть, не дать предстать снова снам, этому немому трибуналу анатомического театра, не способного отличить вчера от пространства, которым обрушивается свет к зрачкам, неся им пустые раскаленные плоскогорья, дороги чья белизна изымает меня со сцены беззвучного вопрошания: однако к кому обращаюсь?), но ведь это "себя", из которого как бы должен исходить импульс, отсутствует или присутствует постоянной недостаточностью в значении.
Больше всего мне нравятся безличные предложения. Если не ошибаюсь, Клейст: "только куклы свободны".
Они бескончны как безличные предложения. Кажется, это томило в свое время Рильке. В английском даже безличное требует лица или числа, что одно и то же - в украинском считать это лiчити, - наделять лицом? различать? Означает ли грамматическое лицо конгруентность S логики или нетождественность меня самому мне, вовлеченному в настоящее настоящего рассуждения? Но я догадываюсь, о чем следовало уже начать или с чего принято начинать - "ты".
"Ты" не существует так же, как не существует и "я". Я больше уверен в том, что идет дождь, нежели в том, что действительно есть необходимость говорить о существовании, хотя, быть может, это "вовсе не дождь, но соседи сверху поливают цветы и вода, просачиваясь сквозь цветочные ящики, стекает на мой балкон" и, вместе с тем, возможно вполне, что все это предложение является безответственным припоминанием эпизода из некогда прочитанного романа, что это - вполне безличное предложение. The Persons of the Speed.
Безличная личность (предложение?) отсылает меня к христианству, к psiche, к монадам и словарям, сросшимся страницами, описывающим self как психическое ядро, центр, управляющий сознанием (возможно, упрявляемый сознанием), а это в свой черед - к душному августовскому дню в Ленинграде, когда, обливаясь потом в подвальном кафе дома композиторов (шампанское было отвратительно) среди несмолкаемого гула бесчисленных persons сидел над переводом доклада, который так и не был прочитан. Теперь, однако, осень. Через несколько недель, человек, вознамерившийся прочесть эти несколько страниц (здесь, скажет, все о безразличии, о любви... но, может быть, и не о любви вовсе - отточие легкопреодоломо), упрекнет меня в недобросовестности или во лжи, или в эгоизме. Будет стоять зима. Весьма возможно. Зимой, когда слегка вьюжит, необыкновенно приятно иметь возможность посетить приятеля, особенно, если он работает кочегаром где-либо на Каменном острове, в каком-нибудь безлюдном об эту пору и пустынном месте, скажем, на лодочной станции. Лодки давно на берегу. Их медленно засыпает мокрый снег. Если открыть топку котла и глядеть на эфирно-лазурные угли, можно вполне обойтись одной бутылкой вина, предварительно согретой у огня. В подступающих сумерках одинаково уместны разговоры как о свойствах тимьяна, стиле Леонтьева, поэтике Витгенштейна, так и об утренних болях в пояснице или же о преимуществах проведения летнего сезона в столице. По возвращению домой же не менее приятно позвонить кому-нибудь и сообщить, что о нем сегодня вспоминали в разговоре, с тем чтобы минутой позже коснуться темы вымысла и лжи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Очередная "прозаическая" книга Аркадия Драгомощенко "Китайское солнце" (прежде были "Ксении" и "Фосфор") — могла бы назваться романом-эссе: наличие персонажей, служащих повествованию своеобразным отвердителем, ему это разрешает. Чем разрешается повествование? И правомерно ли так ставить вопрос, когда речь идет о принципиально бесфабульной структуре (?): текст ветвится и множится, делясь и сливаясь, словно ртуть, производя очередных персонажей (Витгенштейн, Лао Цзы, "Диких", он же "Турецкий", "отец Лоб", некто "Драгомощенко", она…) и всякий раз обретая себя в диалогически-монологическом зазеркалье; о чем ни повествуя (и прежде всего, по Пастернаку, о своем создавании), текст остается "визиткой" самого создателя, как арабская вязь.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
Приключение можно найти в любом месте – на скучном уроке, на тропическом острове или даже на детской площадке. Ведь что такое приключение? Это нестись под горячим солнцем за горизонт, чувствовать ветер в волосах, верить в то, что все возможно, и никогда – слышишь, никогда – не сдаваться.
Маргера Зариня знают в Латвии не только как выдающегося композитора и музыкального деятеля, но и как своеобразного писателя, романы и рассказы которого свидетельствуют о высокой культуре их автора. Герой совершенно необычного по форме и содержанию романа «Фальшивый Фауст» имеет, очень условно говоря, много прототипов в мировой литературе, связанной с легендой о Фаусте. Действие романа происходит в разные исторические эпохи, насыщено увлекательными приключениями и острыми ситуациями.Целиком посвящен нашему времени роман «Сыновья».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
После межвременья перестройки Алексей, муж главной героини, Леры, остаётся работать по контракту во Франции. Однажды, развлечения ради, Алексей зашёл на сайт знакомств. Он даже представить себе не мог, чем закончится безобидный, как ему казалось, флирт с его новой виртуальной знакомой – Мариной. Герои рассказов – обычные люди, которые попадают в необычные ситуации. Все они оказываются перед выбором, как построить свою жизнь дальше, но каждый поступок чреват непредсказуемыми последствиями.