Я умер, воскрес и умер вновь... - [9]

— Что случилось?

Его голос недовольный, но встревоженный.

— Ничего, — холодно отвечаю я.

— Тогда почему ты остановился? В смысле… мне бы тоже не помешала разрядка.

— Я остановился, потому что больше не хочу.

Полминуты мы молчим.

— Ладно, — наконец неуверенно произносит Гарри, — тогда закончим завтра.

— Нет.

Опять напряженное молчание. Я сижу к нему спиной и смотрю в стену. Я бы не смог произнести даже этого короткого слова, глядя ему в глаза.

— Как это «нет»? Ты не захочешь завтра?

— Я не захочу никогда.

Кровать подо мной проседает. Это Гарри приподнимается и садится сбоку от меня, пытаясь заглянуть мне в лицо. Безуспешно, потому что я отгорожен от него длинными волосами.

— Что ты имеешь в виду?

Я слышу в его голосе напряжение и лёгкую панику. Мальчик мой… мой мальчик… Как я тебе это сейчас скажу?!

— Гарри, я хотел поговорить с тобой ещё в Хогвартсе, но тогда у меня оставались сомнения. А сейчас я принял решение.

— О чём ты?

Не поворачивая головы, я знаю, что у него в глазах стоят слёзы. У него сейчас начнётся тихая истерика. Мерлин… ну помоги мне хотя бы ты!

— О том, что наши отношения зашли в тупик. — Я слышу какой-то глухой звук: кажется, это его сердце упало к ногам. Но я безжалостно продолжаю: — Мы больше не можем быть вместе.

— Почему ты так говоришь?

Его голос срывается, и я проклинаю себя.

— Потому что я больше тебя не люблю.

После этих слов у меня начинает так сильно кружиться голова, что мне приходится незаметно ухватиться за край кровати, чтобы не упасть. Перед глазами пляшут точки, меня снова трясёт, левое веко начинает дёргаться — вернулся старый тик, которого я не наблюдал уже много лет.

Тишина такая гробовая, что я слышу, как падает на простынь его слеза. Однако когда он начинает говорить, его голос ровный, хоть и немного приглушённый.

— Ещё недавно всё было нормально.

— Нет, Гарри. Всё уже давно не было нормально. Просто я думал, что это последствия травмы или чего-то ещё, и прогонял прочь эту мысль. Но теперь я твёрдо уверен, что у меня больше не осталось к тебе чувств. Я не хочу тебя обманывать, поэтому говорю всё это, пока не поздно. Пока мы ещё не настолько… — «Не настолько» что? Что я хотел сказать? — Ты ещё молод, ты сможешь найти себе кого-то более подходящего, чем я.

— Я не верю, — выдыхает он.

— Прости, но нам нужно расстаться. Я хочу, чтобы ты был счастлив. А ещё я хочу пожить спокойно и тоже обустроить свою жизнь. И для отношений, построенных на лжи, в ней нет места.

Пять минут в тишине. Я чувствую, как он трясётся, но молчит. Он шумно дышит. Я понимаю, что ему нужно время, чтобы прийти в себя и выровнять дыхание. Собственно, я не против. Я и сам хочу успокоиться. Иначе я не смогу продолжить этот разговор. Когда он начинает говорить, его голос обманчиво спокоен, и это меня настораживает. Лучше бы он кричал на меня и крушил мебель. Это был бы мой Гарри. А так мне становится страшно.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы расстались, — медленно произносит он, — чтобы я забрал свои вещи и навсегда покинул твой дом?

НЕТ! НЕТ! НЕТ! Я НЕ ХОЧУ!

— Да.

Он шумно сглатывает.

— Прямо сейчас?

— Нет, завтра утром. Сейчас уже очень поздно.

— Тогда я буду спать внизу, на диване.

— Да.

Я не поднимаю голову, когда чувствую, как кровать подо мной снова проседает. Он встаёт и надевает халат. А потом, не оборачиваясь, выходит из спальни и закрывает за собой дверь. Не хлопает, а спокойно закрывает. Мне страшно.

***

Я ещё несколько минут сижу, не в состоянии шелохнуться. Потом я понимаю, что сейчас мне нужно спуститься вниз и проверить, что с Гарри. Я встаю, тоже надеваю халат и на деревянных ногах медленно спускаюсь по лестнице. В гостиной Гарри нет, но я слышу, как в ванной шумит вода.

Я подхожу к ванной и несколько минут стою перед дверью. Я боюсь протянуть руку и открыть дверь. Я боюсь того, что могу там увидеть. Но вдруг из-за двери раздаётся какой-то звук. Я не сразу понимаю, что это, своим затуманенным разумом. Это похоже на вой раненного животного, или на хрип, или на рычание… Я не могу понять, что именно слышу, но точно знаю, что это Гарри.

Я медленно бреду на кухню, прислоняюсь спиной к стене, смежной с ванной, и сползаю на ледяной пол. Мне хорошо слышно, что происходит через стенку.

Я вздрагиваю, когда вой превращается в страшный крик. Так кричит только человек, которого разделывают заживо. Мои руки сжимаются в кулаки. Я зажмуриваю глаза. Я не хочу этого слышать, но я просто не в состоянии подняться на ноги и уйти наверх. Я не знаю, сколько это продолжается, я понятия не имею, сколько он кричит. Возможно, десять минут, а возможно, и час. Я умоляю его замолчать, но он прекращает, только зайдясь в сухом кашле. Он сорвал себе голос…

Я резко выдыхаю и чувствую, как по лицу бегут слёзы. Я поднимаю руки, чтобы вытереть лицо, но в лунном свете очень хорошо видны восемь кровавых полосок на обеих ладонях. Я поранил себя ногтями.

За стенкой теперь слышны только истерические всхлипы. Я понимаю, что он задыхается. Слёзы быстрее бегут по моему лицу. Я проклинаю себя. Я ненавижу себя. Если бы я не умирал, я бы всё равно убил себя, так я ненавистен себе в этот момент.