Я убийца - [31]

— Кто это?

Сергей растер лицо ладонями и взъерошил волосы.

— Да никто! Нормально все! Давай спать, а то завтра, если вовремя не приду, опять это чудо пименовское сюда притащится!

Глава XXIII

Наибольшая сила — воскрешать. Наибольшая слабость — убивать.

Н. А. Бердяев

Господи, как же тошнит от запаха крови и мяса! Ужасно! Кто хоть раз резал скотину, меня поймет. Нет, не тогда, когда привыкаешь и действуешь на автомате, а когда впервые совершаешь это сознательно, когда понимаешь, что лишаешь существо жизни. Сначала тебе интересно, что происходит, потом тебе становится все равно. Кишки, кости, сухожилия, предсмертные судороги — все это уже не трогает. Ко всему этому привыкаешь. Но запах! Запах крови остается! Он всегда стоит в горле, словно ты ее пьешь, он проникает внутрь, растекается по жилам, вытесняет остальные ощущения. Мерзко. Мы употребляем мясо мертвых животных: жарим, тушим, варим его, и вряд ли кто-то хотел бы задуматься о том, как оно попало к нам на стол. Мы хищники, и с этим ничего не поделаешь. Я был бы рад стать вегетарианцем, но жизнь сделала меня плотоядным.

Сижу у реки, отмываю руки от красного и липкого. Прохладная вода пускает круги, когда я окунаю в нее свои ладони. Поблизости все еще слышатся крики пьяных друзей, потерявших своего товарища. Одна моя половина проклинает меня за то, что я сделал, другая — хвалит. Совершив зло, я остановил зло гораздо большее. Кто дал мне такое право? А кто дал им право обвинять меня в убийстве своей же семьи? Кто дал право лжесвидетельствовать? Кто дал право судье выносить купленный приговор? Кто наделил такими правами их, тот дал и мне право квитаться с ними! С этим аргументом трудно не согласиться. Тру большим палацем ладонь, окунаю в воду. Злополучные комары так и норовят закусать, где-то стрекочет сверчок, надрывисто квакают лягушки, легкий ветерок колышет высокий камыш с человеческий рост. Оборачиваюсь и смотрю на лежащее у ног вырванное человеческое сердце. К горлу подкатывает тошнота. Чуть дальше лежит распотрошенное тело. Меня мутит. Зачерпнув горсть прохладной речной воды, омываю лицо, отираю шею и затылок. Гляжу на свои руки. Сегодня они дрожат, но пройдет время, и они станут тверды и уверенны, будто руки опытного хирурга.

— Господи, неужели все это совершил я? Почему?

«Потому что больше некому! Зло малое предотвращает зло большое. Скольких ты спас, забрав душу его? Ты же знаешь, кем он был! Выпусти меня наружу, и я все покажу и объясню», — звучит в голове ответ.

— А как же «не убей»?

«Заповеди существуют для людей, а не для таких, как этот! Ты же не тронул невиновного», — снова в голове раздается голос, один в один как у Петра.

Смотрю на полную луну, прислушиваюсь и сам поражаюсь тому, что слышу.

— Разве это во благо?

«Благо есть то, чего мы не ведаем, но к чему стремимся!»

Зачерпываю прохладную жидкость, вновь омываю лицо.

— Бред! Какой же бред! Что я творю?! Я не хочу этого!

«Пользуешься безнаказанностью и тем, что терять тебе нечего!»

— Кто ты?! Где?!

Кидаюсь в камыш, раздвигаю стебли руками, но слышу только удаляющийся смех. Обильные ручейки речной воды стекают по лицу, пробираются за шиворот, мне холодно, меня знобит. Смотрю по сторонам: я один, и вокруг только камыш, забрызганный кровью. Красное в темноте кажется черным. Бегаю по кругу, как собачонка за своим хвостом.

— Вот дьявол! Я спятил? Точно спятил! — провожу рукой по лицу и натыкаюсь на труп парня.

Налейте крови, бокалы синие пусты.

Давайте выпьем за обаяние борьбы.

За идеалы, мы их ковали на огне.

За ваших дочек, которых я возьму себе.

Помню, как получаю удар в плечо. Жесткий и грубый. Вынимаю наушники, пытаюсь извиниться. В ответ получаю удар в грудь. Их трое. Тот, которого я задел, самый рьяный. Коренастый парень с короткой стрижкой и бульдожьей мордой. Извиняюсь еще раз, говорю, что просто отдыхаю, слушаю музыку, гуляю. В челюсть летит кулак, в глазах темнеет. Сквозь звон в ушах из наушников доносится продолжение песни.

В интересах революции,

В интересах революции.

В интересах революции,

В интересах революции.

Рот полон крови, хорошо хоть уцелели зубы. Я, как дурак, все пытаюсь извиниться за то, что нечаянно задел ублюдка. А может, это он меня задел? И не нечаянно, а специально? Уже не помню. Машу руками, пытаюсь объясниться. Его аргументы продолжают методично долетать до меня увесистыми ударами. Отхаркиваю сгустки крови и припадаю на одно колено. Чувствую, как зверь во мне начинает просыпаться. Я не хочу, хватило и первого раза. Я осознал, что его не контролирую, когда он вырывается наружу. Это опасно не только для тех, на ком он отыграется, но и для меня самого. Когда действует он, я бессилен. Пытаюсь усмирить его.

— Прошу, хватит! Не надо! Парни, я же случайно! Мы же все русские, в одной стране живем, чего вы вдруг?!

От очередного удара скатываюсь с небольшой горки в реку. Лежу в мутной жиже, холодная вода омывает тело. Меня больше нет. Сверху слышится людское ржание. Им весело. Таким, как они, ничто не доставляет большего наслаждения, чем безнаказанное унижение другого. Темнота, абсолютное отсутствие жалости, стук в висках. Бам, бам, бам. Около часа я крадусь вдоль берега по колено в ряске и иле, стараюсь оставаться незамеченным. Иногда поднимаюсь наверх, чтобы не упустить преследуемых. Теперь я охотник. Они идут вдоль набережной, снова пристают к кому-то. Затихаю, в ушах пульсирует ярость. Их очередная жертва отхватывает оплеуху. Патруль ППС проходит мимо, делая вид, что не замечает происходящего. Мой обидчик спускается к реке, чтобы отлить. Пока его приятели веселятся, захожу к нему за спину и, нащупав под ногами камень, без раздумий бью по затылку. Тело заваливается вперед. Не даю ему упасть, подхватываю и быстро оттаскиваю в сторону. Тащу по камышам. Словно мне в помощь поднимается шумный ветер, скрывающий мои деяния. Останавливаюсь, только когда наступает полная тишина. Еще минуту прислушиваюсь, нет ли за мной погони — все чисто. Издалека доносятся крики: его приятели спохватились, но поздно. Руки сами начинают обыскивать лежащего на земле человека. Из кармана вынимаю раскладной нож, большим пальцем проверяю остроту. Заточен как надо — не придерешься. Когда разрезаю майку, он приходит в себя, начинает мычать и ерзать червем. Затыкаю рот и вспарываю брюхо. Его глаза округляются от боли, а тело начинает судорожно дергаться. Вранье, что человек орет, когда его режут. Резким движением засовываю руку в грудную клетку и нащупываю в теплых внутренних органах трепыхающееся сердце. Через секунду оно уже остаточно пульсирует в моей руке. Тук, тук, тук, ту-у-у-к. Все. Сваливаюсь на влажную землю, отбросив от себя страшный трофей. Хватаюсь за голову липкими руками. К горлу подкатывает тошнота, еле сдерживаюсь. Минут пять лежу неподвижно, потом понимаю, что нужно уходить. Нож летит на середину реки. Кидаюсь к воде, начинаю отмывать себя от крови. Тру большим пальцем ладонь, окунаю в воду. В последний раз осматриваю тело, медленно захожу в реку и переплываю на другой берег. Пробираюсь вглубь лесополосы.