Я убийца - [28]

— Мать, подскажи Христа ради, где тут церковь?

— Ну ты даешь, милок. Шутишь что ли? Ты прям как не местный, — кривит беззубый рот старушка.

— Так оно и есть. Подскажи, куда идти?

Оглядываюсь по сторонам. Селом это назвать трудно: несколько ветхих домов, разбросанных на расстоянии десятков метров друг от друга. Чуть поодаль одиноко пасется корова, где-то кукарекает петух, кричит звонко, будто приветствуя гостей.

— Чудишь, — старушка поднимает руку и указывает гладкой блестящей палкой в сторону. — Там стоит, — переваливает сумку за спину и, прихрамывая, удаляется в противоположном направлении.

Я тяжело вздыхаю. Солнце припекает. К вечеру, наверное, польет дождь. Скидываю рюкзак и достаю бутылку с водой, жадно делаю несколько глотков, вставляю в уши наушники и включаю плеер.

Два человека пытаются как-то решить:

Задача живущих — встретиться и поговорить,

Но разница между живущими в тысячу лет,

И вместе они как бы есть, а как бы их нет.

Если первый напишет вопрос и отправит конверт,

Он вряд ли когда-то получит обратный ответ.

И вот двое уселись на один и тот же утес,

Свесили ноги вниз и понеслось!

Никогда не задумывался над тем, что музыка имеет таинственный смысл. Раньше я просто ее слушал. Так, по принципу «нравится — не нравится». По сути, я был музыкальной проституткой. Теперь же я избирателен. Все, что не проникает до самого сердца, все, что не оставляет послевкусия, я отрицаю.

Иду, поднимая с проселочной дороги пыль. С заросшего поля бьет жаром в лицо. Надоедливый слепень увязывается за мной и с риском для жизни пытается меня укусить. Его затея проваливается. Моя ладонь с хрустом растирает его тело по вспотевшей шее. Через сто метров захожу за бурьян и останавливаюсь, как вкопанный. Разрушенная деревянная церквушка, вокруг стоят четыре палатки. Человек шесть копаются возле строения, а отец Петр сидит наверху, работает рубанком и о чем-то шумит, командует. Его слушаются, исполняют сказанное.

Один говорит: «Здравствуй, друг!».

Другой отвечает ему, и вдруг

Что-то на общих их небесах сделало круг.

И оба смотрели на самый верх,

А сверху сыпался детский смех,

И оба узнали, что они — это один человек.

Вынимаю наушники, и мир наполняется звуками цикад, щебетом птиц и людским гомоном. Стою и смотрю на эту картину. Петр замечает меня и откладывает инструмент, улыбается мне во весь рот. Через его густую бороду и усы даже издалека видны белоснежные зубы. Он машет мне рукой, будто мы с ним закадычные друзья. Я усмехаюсь, вскидываю руку вверх в ответном приветствии. Он спускается.

Чай с чабрецом. Петр ухаживает за мной, как за дорогим гостем, а я сижу в недоумении: с чего вдруг такая забота после того, как я столько раз его прогонял?

— Я знал, что ты приедешь рано или поздно. Ты пей, пей. Сам собирал и сушил. Чабрец — трава полезная.

Я отхлебываю, обжигая небо. Смотрю в его ясные светлые глаза и не понимаю этого человека. Зачем ему это все? В этой глуши?

— Хочешь спросить, что я тут делаю с этими людьми? — читает мои мысли он. Я отхлебываю еще глоток и утвердительно киваю головой. — Они, как и ты, потерянные. А церковь и труд объединяет их и дарит смысл в жизни. Работа сплачивает, заставляет не думать о горе, о проблемах.

— Ты мультфильм про Чебурашку видел? — я снова отпиваю из чашки ароматный чай. Мой собеседник смотрит на меня с немым вопросом. — Там тоже домик для друзей строили. А что делать будешь, когда работа закончится? Тут тебе не мультик — тут живые люди.

Он наклоняется под стол, что-то ищет и затем протягивает мне молоток.

— Держи. Пойдем.

— Нафига?

— Пойдем, пойдем.

Ни черта не смыслю в строительстве, но понимаю, что работы только начались. Люди при виде нас вежливо склоняют голову, приветствуют. Лезу по бревну и усаживаюсь напротив батюшки, который снова берет в руки рубанок. Вжи-и-к! Вниз слетает кудрявая стружка, а воздух наполняется древесным запахом.

— Чего расселся? — он достает коробку гвоздей и протягивает мне. — Давай крепи балку! Помогай мужикам!

Удивляюсь, как круто поменялся на глазах отец Петр. Взмахиваю молотком. Тук, тук, тук! Шляпка утопает в дереве. До самых сумерек колочу, таскаю, строгаю и перемешиваю. Уставший, я, наконец, прощаюсь с Петром.

— Буду рад тебя видеть здесь. Всегда, — он протягивает мне руку, и я жму ее.

— Странный ты все же, святой отец.

— Каждый человек со своей чудинкой в голове. Здоровых людей нет. Все мы сумасшедшие в этом мире.

— Тут не поспоришь.

— Так и не надо, — пристально смотрит.

Я было поворачиваюсь, чтобы уйти, но вспоминаю об одной вещи. Снимаю рюкзак с плеча и достаю маленькую книжицу в виниловом переплете с золотым крестиком в центре обложки, протягиваю ему. Он лишь усмехается и качает головой.

— Это твое. Ты сам сделал для себя выводы. Каждый находит в Писании то, что ближе его сердцу. Но никто не вправе винить тебя за твой выбор. Запомни: хороший человек никогда не ошибается, он всегда и все делает правильно. В любой момент, в любой ситуации он поступает именно так, как должен поступить, выложившись при этом на свои сто процентов.

— Как скажешь.

Я убираю книгу обратно и ухожу. Он все же мастер читать проповеди. Хотя, наверное, все священники — мастера в этом деле. Кого ни возьми, любого заслушаешься. И все-то у них правильно и верно.