Я убийца - [30]

Напряженным звериным чутьем он угадал, что по канаве двигается Николай. Никто из рода человеческого, даже Тарзан, не уловил бы этих микроскопических изменений в воздухе, а он уловил. Эдик так же ясно, как днем, увидел товарища, ползущего по канаве, ощутил его боль, когда тот напоролся на проволоку. Она лежала на дне, метрах в двадцати от выхода к подошве высотки.

Николай тихонько свистнул.

– Я здесь… – сдавленно отозвался Эдик и рискнул слабо пошевелиться.

Он скорее угадал, чем услышал, как товарищ выматерился.

– Лежи и не двигайся, – донеслось до него еле слышно.

Потом все стихло.

Николай добрался до Эдика через целую вечность. Так тому показалось.

– Подождем месяца. В темноте тут сам черт не разберет, где они.

Им повезло. Облака разошлись. Николай напряженно всматривался в окружающее пространство. Отмечал про себя ориентиры.

– А знаешь, чего я сейчас больше всего хочу? – спросил он у Эдика.

– Автомат?

– Мороженого.

Помолчали. Эти первые минуты свободы, когда, казалось бы, рвануть со всех ног куда глаза глядят, бежать без оглядки. И пусть ветки бьют и рвут кожу лица, пусть спотыкаешься о корни и сталкиваешься со стволами. Пусть. Свобода! А они лежали рядом, уставившись на серп месяца, и улыбались.

– А я бы гречневой каши с селедочкой… – высказал сокровенное товарищ.

Ничего удивительного в том, что люди мечтают о жратве. Это самая главная защитная функция организма – насыщение. Солдаты очень любят сладкое. А еще – обыкновенное сливочное масло. Большинство конфликтов в «карантине» происходит именно из-за него. Еще солдаты не любят тех, кто, получая из дома посылки, хрустит карамелью, пока спит казарма. Только казарма вовсе не спит, а слышит.

– Почему с селедкой?

– Остренького хочется, – просто объяснил физиологию Эдик, объяснил, сам не зная о том, что на эту тему военными снабженцами написана куча диссертаций, как питать современного бойца.

– Будет тебе и кофе, и какава с чаем… Двинули, – скомандовал Николай. – Ползи тик в тик.

И они поползли. Бывший раб ориентировался по приметам, которые запомнил еще при установке мин. Он четко вспомнил тот день, когда приехал Газаев и вывел его из строя таких же, как он. Вручил ему три итальянские противопехотные мины в желтых пластиковых корпусах и приказал здесь же, во дворе, установить их. Газаев знал, что Николай дока в подрывном деле, хороший минер и хочет жить. Предупредил: если мину найдут с первого раза, Николай пожалеет. Хозяева и гости ушли со двора, дав рабу десять минут на установку. И он их установил.

Десять минут истекли. Газаев с гостями вернулся во двор. Запустили местных саперов. Так как мины были в пластиковых корпусах, никаких технических средств, кроме щупов, у них не было. Был опыт.

Арабы улыбались.

Они обошли весь двор по периметру, перевернули вверх дном все, что хоть как-то отдаленно могло служить прикрытием и маскировкой. Наконец один из саперов радостно извлек из корзины с куриным кормом желтый кругляш и показал его гостям. Гости согласно заулыбались. Внезапно один из арабов что-то крикнул на своем и все застыли. Мина была без взрывателя. Подстава – так называется это у саперов. Дурак сделал несколько шагов вперед, и его товарищ в другом конце двора взлетел метров на пять ближе к Аллаху…

Когда дым рассеялся, Газаев подошел к своему саперу и, глядя на его обрубок, сказал что-то на своем гортанном языке. Беднягу унесли. Газаев направился к Николаю, стоящему точно по центру двора.

– Хвалю. Ты будешь жить и будешь учить наших… Будешь лучше есть. Мы дадим тебе русскую женщину. Согласен? Сможешь потом вернуться к себе в Москву и перетрахать всех русских женщин за мои деньги.

Они смотрели друг на друга, и ни один не хотел отводить глаза, хотя Николай знал, чем кончается такое противостояние. Славянин должен был проиграть.

– Где третья? Я не хочу больше терять своих людей, – сказал Газаев, постукивая стеком по плечу раба.

– Я на ней стою, – спокойно ответил раб, – Двинешься – уйдем вместе.

Ни один мускул не дрогнул на лице Газаева. Он решал про себя, блефует ли русский. Русских он знал. Понял, что не блефует.

– Жить будешь, – сказал он, развернулся на каблуках и пошел прочь.

Гости поняли, что произошло, только потом, когда Николай наклонился и осторожно стал разминировать мину у себя под ногами…

Они доползли до вершины и отдышались.

– Все? – спросил Эдик, утирая обильно выступивший пот.

– Кажется, но я бы не праздновал победу… Восток – дело тонкое, Петруха. Слышишь ручей? До того, чтобы ставить в воде, они еще не додумались.

Бывшие рабы поползли вниз на шум ручья и скоро жадно хватали воспаленными ртами холодную до боли в мозгах воду.

– Нам надо уйти как можно дальше на юг. Искать нас будут на северном направлении.

– На юг так на юг, – согласился Эдик.

К тому времени как совсем рассвело, оба были уже в десяти километрах от селения. Окончательно вымотанные, они расположились на отдых в природной котловине, поросшей по гребню редким, но на редкость колючим кустарником. Уснули без сновидений, без чувств, без желаний. Проснулись с диким желанием есть уже за полдень.

Они подползли к верхнему срезу и выглянули. Впереди расстилалась ровная как стол поверхность, усеянная овцами на манер рисовых зерен на бильярдном столе. С той только разницей, что сукно стола представляло собой довольно плешивую поверхность с редкими группами кустов и бледно-зелеными островками травы. Овцы, грязные комки спутанной шерсти с налипшим под тощими курдюками дерьмом, флегматично переходили от одного островка зелени до другого, иногда затевая мелкие разборки из-за клочка корма.