Я убил Бессмертного. Том 1 - [54]
— Сенат, — вновь улыбнулся он. — Да ты как будто призрака увидел.
Глава 22
Меня зовут…
— АРТУР ГОТФРИД?
Ну, да. Не удивлён, что Сенат не забыл мое имя — за столько-то лет.
Сразу ответить ему, впрочем, не удалось. Моё тело словно сдавила тысяча жгутов; Щупальца, или нечто на них похожее, в мгновение ока облепили меня как голодный удав мышку.
Я лишь ухмыльнулся. Конечно, я не мог шевельнуть даже пальцем — у всех свои понятия о гостеприимстве.
— Что-то ты совсем слабый стал, — едва выдохнул я; воздуха в лёгких хватало только на тихий хрип. — Раньше бы удушил.
— То же самое Мы можем сказать и о тебе, — Сенат колыхался, вновь собираясь из расплывшегося пятна; его глаза меняли форму и размер, не отрываясь от меня. — Мы больше не чувствуем былой мощи в твоём теле.
Что сказать… порой на встречах одноклассников люди и не так меняются.
Несколько пастей приблизились к моему лицу; хватка Сената усилилась, чёрная слизь медленно обтекала мою фигуру, заключённую в её объятия. Одна из зубастых челюстей приблизилась так быстро, что я почувствовал себя той девкой из чужого.
— Ты точно АРТУР ГОТФРИД? Ты…
Если бы я не знал старину Сената, принял бы это за угрозу, и, может, испугался бы. Но я знал его; знал его интонации. В голосе… голосах существа слышался страх пополам со щенячьей радостью.
— Хочешь проверить? — я заглянул в те глаза Сената, что были напротив меня; посмотрел, так сказать, прямо в «души».
Какое-то время длилась пауза, существо неловко молчало, а затем я ощутил, как ослабевает хватка.
Как бы сильно мне не хотелось опереться о стену и отдышаться, я остался стоять прямо, даже когда Сенат отпустил меня. Легко улыбнувшись, я похлопал его… поверхности, а затем, выудив из кармана платок, подтёр слюни той пасти, что всё ещё нависала передо мной.
— Вот и отлично.
— Почему ты Нас запер? — бесконечный вопрос в глазах; казалось, Сенат сейчас и сам примет форму вопросительного знака, но он лишь колыхался, как остывающий чёрный студень. — Мы же были союзниками…
Ах, насчет этого, да…
— Были, — признал я, пожимая плечами. — Ну, да. А ты был молод, горяч, вечно хотел выйти один на один против Виссариона…
В то время ему было всего-то несколько тысяч лет; а это в переводе «с хтоническо-чудовищных» на человеческие — где-то на уровне школьника с переходным возрастом. Разумеется, выпускать такого на волю было опасно; Сенат воспринимал весь мир как свою игровую площадку, несоизмерял сил, а о сопутствующем ущербе не заботился и вовсе.
— Но Мы лишь хотели показать Виссариону весь ужас Нашего неотвратимого возмездия… — выдохнули пасти.
А в итоге просто из раза в раз показывали половине населения мира, что такое настоящая глобальная катастрофа.
Ну а если честно… я попросту не знал, что делать с этим существом. Слишком своевольный, слишком опасный, Сенат был мартышкой с гранатой — точнее, бессмертной мартышкой с бесконечным запасом гранат. При должном старании можно было обучить мартышку кидать гранаты только в цель и только по команде, но… те усилия и разрушения, которые случились бы во время “обучения”, не стоили результата.
— Прости, — я развёл руками, — так уж получилось, что для тебя было полезнее немного посидеть взаперти.
— Немного? — Сенат резко взметнулся вверх, вытягиваясь, как жвачка. — Для тебя это немного? Десять тысяч лет одиночества! Десять тысяч лет ожидания! Никакой надежды…
Тварь нависла надо мной, и вот теперь она действительно излучала угрозу. На матовой чёрной поверхности появлялись на миг и тут же исчезали острые шипы, будто что-то прокатывалось у него под кожей; пасти ощерились и тянулись на тонких жгутах в мою сторону.
— Одиночество и безнадёжность — вот и всё, что ты оставил Нам, Артур Готфрид, — проревели они. — Мы могли лишь размышлять. Размышлять…
Сенат замер. Движение под кожей прекратилось, как будто тварь внезапно что-то осознала.
— Эти десять тысяч лет Мы очень много размышляли, — проревела сразу сотня пастей; эффект, конечно, потрясающий, идеальная синхронность, но по ушам било сильно. — У Нас было очень много времени, чтобы подумать о ценности жизни. Мы теперь…
Приподняв бровь, я глядел на тысячу острых пастей, истекающих материальной тьмой. Багровые глаза светились, вперясь в мою сторону; тело Сената чуть колыхалось, как от дыхания, когда он смотрел на меня.
— ….пацифисты, — закончил Сенат..
Что ж… Я еще раз покосился на его оскаленные пасти. Охотно верю.
Но проверять не стану, нет ни времени ни желания.
— Вообще я рад был встрече, конечно, но дел у меня по горло, — я кинул взгляд вниз, на мирно постанывающую девицу. — Так что бывай.
— Какой бывай?! — статичная форма Сената снова взметнулась вверх.
Существо закручивалось и дробилось на ответвления; отдельные отростки с пастью и глазами метались в разные стороны, тварь напоминала теперь своеобразную гидру. Я знал это настроение — признак максимального внутреннего разлада между сущностями Сената, волнение и неуверенность.
Значило это только одно — бесконечный поток нытья.
— Ты должен отпустить Нас, Артур Готфрид, — проревели все пасти разом, и теперь голоса звучали уже не синхронно, а немного вразнобой. — Мы умоляем тебя. Не оставляй Нас снова здесь, в одиночестве, без надежды!
