Михо рос послушным, интересующимся мальчиком. Улыбчивым, любящим игры, как все отроки его возраста, но в то же время с этим не по-детски тяжелым взглядом серьезных темных глаз, который подчастую сложно было выдержать даже самому сэру Кеннету.
Пока в замке находились эта бесшабашная парочка, Фео и Фло, Михо скучать не доводилось. Редко кто из господ дозволял бы своим чадам играть с простолюдинами, но кто-кто, а Синяя баронесса была начисто лишена подобных предрассудков. В то же время Михо отводилась значительная часть времени на обучение, и за этим Марион, даже находясь на другом конце империи, следила особенно зорко.
Сэр Кеннет отговаривал Марион от того, чтобы брать с собой этих оборванцев, особенно Фео, уследить за которым было совершенно невозможно, но первая помощница императрицы настояла на своем, будучи абсолютно уверенной в том, что чопорная обстановка имперского дворца могла пойти им на пользу.
Старый рыцарь с трудом поднялся, и, стараясь ступать потише, покинул опочивальню. Михаэль спал, чему-то улыбаясь во сне, и сэр Кеннет в очередной раз подумал, что Синяя баронесса — очень несчастная женщина. Не видеть этой улыбки, не видеть этих горящих глаз, не радоваться его первым успехам, не разделять все мелкие, но такие важные для ребенка проблемы и вопросы, не быть рядом, когда Михо болеет, не испытывать благодарных объятий доверчивых рук и не слышать звонкий детский голос…
Определенно, сэр Кеннет считал себя гораздо более счастливым человеком, чем леди Марион. Михаэль наполнил смыслом его одинокую жизнь, и Кеннет надеялся только, что этой жизни, вопреки нерадостным прогнозам лекарей, хватит — ещё немного, ещё чуть-чуть — чтобы Михо успел вырасти, окрепнуть и уже не нуждаться в его защите.
Вечер начался пышно. Очередной бал в этот раз был приурочен ко дню рождения крон-принца Аверона, будущего императора Таира. Коронация должна была состояться в течении ближайших месяцев, чтобы Авероном мог править мужчина. Северина достойно подготовила наследника, сам Нестор Ликонт признавал это: Таир производил впечатление дальновидного, расчетливого и трезвомыслящего политика, и в то же время, подобно сестре, он был не лишен того тонкого обаяния, которое так нравилось народу. Нестор мог только порадоваться, что у него есть шанс изучить будущего императора и, возможно, наладить первый контакт.
Крон-принц Андоим воспользовался временной передышкой между танцами, пригласив принцессу Таиру освежиться, и обе августейшие особы скрылись на веранде. Это вызвало шквал возбужденных голосов в бальном зале: должно быть, сейчас состоится важный для двух держав разговор.
Императрица Северина не скрывала удовлетворения на холеном, надменном лице. Партия близилась к завершению, направляемая её рукой. Не раз и не два со сдержанной улыбкой обращалась она к принцу Оресту и герцогу Ликонту, находившихся, согласно этикету, подле её трона, одобрительно смотрела на неприкрытый флирт Нивелийской леди Августы, направленный на валлийского генерала. Сам Нестор терпеливо скрывал раздражение от такого назойливого внимания, но это не мешало ему раздаривать улыбки направо и налево, безошибочно определив, что от его поведения с настойчивой дамочкой зависит его репутация во дворцовых кругах Аверона.
Синяя баронесса тоже была здесь. Чуть позади трона, почти рядом со стражей, достаточно близко, чтобы услышать обращение императрицы, но достаточно далеко, чтобы не находиться в круге приближенных благородных особ. Как и прежде, с ней никто не заговаривал, не делился сплетнями, не приглашал на танец. Она стояла во главе бального зала, среди толп наряженых придворных и гостей, но казалась более одинокой, чем если бы вышла на поле боя одна против целой армии противника.
Нестор бросал на неё мимолетные взгляды, стараясь, чтобы этого не заметила прилипнувшая к нему леди Августа, и с каждым разом всё больше убеждался: он ничего не сумел сделать, чтобы лишить её колдовских чар. Проклятая ведьма оставалась по-прежнему хороша.
Стараниями камеристки черные волосы были уложены так, что, как ни приглядывался Ликонт, он не мог увидеть нанесенных повреждений. Сапфировые камни блестели в черных прядях, и синее с золотом платье облегало крепкую фигуру, выгодно подчеркивая все её женские достоинства. Взгляд то и дело останавливался на белой шее, которую обхватывало сапфировое колье, на высокой груди, выразительно очерченных губах…
А её взгляд! Во имя Единого, многое отдал бы Ликонт, чтобы заполучить такой взгляд — слегка насмешливый, чуть высокомерный, и в то же время бесконечно понимающий — немногие обладали бы подобной выдержкой после пережитого позора. Она держалась превосходно! Под косыми взглядами придворных, под ядовитыми фразами, под ехидными смешками со стороны. О Единый, как она держалась…
Он жаждал видеть её уязвленной, раненой, больной, униженной, предпочитал испытывать к ней презрение, жалость — что угодно, только не то, что то и дело возвращало его взгляд к ней. Да, он победил в первом раунде, но война продолжалась, и, похоже, баронесса не спешила выкидывать белый флаг.
