Я спас СССР. Том II - [5]

– Осторожнее вот с этим. – Я ткнул пальцем в диктофон, который у меня тоже отобрал один из подчиненных Литовченко. – Ради него мы и пошли на стрельбу в главном здании КГБ.

Взгляды окружающих скрестились на «Филипсе».

Литовченко осмотрел диктофон, отщелкнул аккумулятор, открыл кассетоприемник. Осмотр его удовлетворил.

– Ты кто такой?

– Я тот, из-за кого все это завертелось. Алексей Русин.

– Подожди… Видел тебя по телевизору. – Литовченко наморщил лоб. – Рядом с Гагариным. Стихи читал.

– Точно.

– Ладно, Русин, молись. Никита Сергеевич рвет и мечет, – тяжело вздыхает глава охраны Хрущева. – Если вы и правда стреляли в Комитете по генералам, то суда не будет – мы вас тут сами при попытке нападения на охраняемое лицо исполним.

– Семичастный и Захаров готовили покушение на Хрущева. Веди к шефу, – спокойно произносит Мезенцев. – Думаю, что мы с парнями еще потопчем землю.

Входим в здание аэропорта. Маленький, пустой, стеклянный терминал встречает нас тишиной. Не ревут моторы самолетов, женские голоса не объявляют рейсы. Нас еще раз тщательно обыскивают, мы стоически терпим.

И тут меня, наконец, накрывает отходняк. Перед глазами встают скорчившиеся на полу тела Захарова и охранников. Кровь, крики… Это ведь я их… Падаю на колени, и меня выворачивает прямо на пол. Абсолютная память усиливает эффект – я повторно слышу чавкающий звук, с которым пуля попадает в тело генерала, ощущаю запах пороха. Тело сотрясает дрожь, и лишь огромным усилием воли я беру себя в руки. Литвинов помогает мне встать, все окружающие мужчины смотрят на меня без осуждения.

– Ну и кто тут блюет? – Неожиданно открывается дверь, и в компании двух охранников к нам выходит Хрущев.

Привычного румянца на лице Никиты нет, под глазами – мешки, дышит тяжело. Телохранители расступаются, но стволы автоматов не опускают. Черт, а ведь среди них может быть тот самый «человек» Семичастного! Полоснет по нам всем сейчас очередью от бедра – и привет. Я вытираю рукавом рубашки губы, сплевываю на пол – не до приличий сейчас.

– Блюю я, Никита Сергеевич. Первый раз сегодня стрелял в живых людей вот так… глаза в глаза.

Мезенцев молчит, Литвинов тоже. Хрущев хмурится.

– Говори. Только коротко.

Я замечаю за ремнем брюк Хрущева какой-то импортный пистолет. Этот применит оружие без раздумий.

– А чего говорить-то? Возьмите вон диктофон. – Я киваю в сторону одного из телохранителей, того, что держит «Филипс». – И послушайте пленку, что я случайно записал у Брежнева во время подготовки мемуаров. Только слушайте без охраны, там не для всех информация.

– Ты проверил? – Хрущев переводит взгляд на главу своей охраны. Литовченко молча кивает.

Первый секретарь ЦК КПСС забирает диктофон и уходит. Мы стоим, ждем. Литовченко не выдерживает, дает команду позвать уборщиков. Приходят две пожилые женщины в серых халатах, с ведрами. Начинают швабрами убирать мое «художество». Я краснею от неловкости, но они, кажется, и не к такому привыкли – спокойно убирают и так же спокойно уходят.

Наконец из двери выглядывает Хрущев. Он стал еще бледнее.

– Никифор Трофимович, зайди.

Литовченко уходит, мы продолжаем ждать. Еще четверть часа, и возвращается глава охраны. Он мрачнее тучи, держит в руке пистолет.

Дает короткую команду сотрудникам:

– Верните товарищам оружие.

Телохранители удивленно переглядываются, но дисциплинированно передают нам наши «ТТ». Я свой сую за ремень, подобно Хрущеву.

– Заходите, Никита Сергеевич ждет вас.

Мы входим внутрь небольшого зала, по периметру которого стоит мягкая кожаная мебель – кресла и диваны. На низких журнальных столиках лежат газеты и журналы, в том числе – зарубежные. Вижу даже англоязычную прессу. Есть в этом зале и небольшой открытый бар с бутылками и бокалами. А вот окон здесь нет.

– Товарищи. – Литовченко мнется, оглядывается на Хрущева, который в прострации сидит в одном из кресел, поглаживая «Филипс» на коленях. – В ближайшее время вы – охрана Никиты Сергеевича. До тех пор, пока я не вызову из Кремля резервную смену.

– Я хотел предложить то же самое, – спокойно соглашается Мезенцев. – Только заберите у телохранителей и дайте нам автоматы. Предатель может открыть стрельбу – с одними пистолетами мы не отобьемся. Никита Сергеевич, нужно бы вызвать в аэропорт мобильную группу дзержинцев.

Хрущев не отвечает, сидит с застывшим взглядом. Я понимаю, что первый секретарь в ауте. Он уже не поглаживает «Филипс» – просто бессмысленно щелкает клавишами. Иду в бар, выбираю бутылку водки. «Московская особая» в экспортном варианте. Захватив стакан для минералки, направляюсь к Хрущеву. Скручиваю «Особой» голову, наливаю стакан до половины.

Перед тем как отдать стакан, сам прикладываюсь к бутылке. Водка огненной струей проваливается в желудок, я крякаю, пытаюсь восстановить дыхание. Из глаз льются слезы, но сразу становится легче.

Глядя на меня, Хрущев тоже прикладывается к стакану, выпивает «белую» не поморщившись.

– Что с зятем? – Глава государства наконец оттаивает.

– Сердечный приступ. Сразу, как услышал, что на пленке.

– Дочка звонила из больницы, плакала. Врачи пока ничего не говорят.

– Никита Сергеевич, – в наш разговор решительно вмешивается Мезенцев, – надо спешить. Пока полковник Литовченко разоружает смену, требуется по ВЧ позвонить Шорникову в Кремль и Корженко в дивизию Дзержинского. Павел Евсеевич должен срочно направить к нам усиленную роту и дать людей для ареста заговорщиков.