Я – снайпер. В боях за Севастополь и Одессу - [33]

Медсанбат № 47, погрузившись на автомобили, занял в колонне своей Чапаевской дивизии сразу за саперным батальоном. Дорога, изрядно разбитая, не позволяла развивать большую скорость. Но все-таки пригороды Одессы мы проехали за час. В самом городе движение замедлилось еще больше. Улицы были забиты брошенными армейскими грузовиками, обозными повозками с разным военным имуществом. Особенно большой затор образовался у главных ворот морского порта – Таможенных, выходивших на Таможенную же площадь.

Последний раз бойцы и командиры 54-го полка прошли по одесским улицам в конце сентября. Сейчас я увидела, что положение значительно ухудшилось. Осенние сумерки окутывали улицы, площади, парки и бульвары города, но разрушения, причиненные вражеской авиацией, все-таки бросались в глаза, особенно – в центре. Многие здания лишились крыш, вторых и третьих этажей. Черными провалами вместо окон они печально смотрели на своих защитников, ныне уходящих прочь.

Маршрут 25-й дивизии пролегал по главным улицам центрального Водно-транспортного района: от Преображенской – на Греческую и далее с поворотом на Польский спуск – к Таможенной площади. Когда наша колонна в очередной раз остановилась на перекрестке, перекрытом каким-то артиллерийским обозом, я увидела на левой стороне улицы двухэтажный дом райвоенкомата, точнее то, что от него осталось после попадания авиационной бомбы. Не так уж и давно я приходила сюда, чтобы вступить добровольцем в ряды РККА, и усталый военком объяснял мне, что женщинам в армии не место. Здесь в сейфе остался мой паспорт со штампом о заключении брака с А.Б. Павличенко. Теперь он исчез в огненной топке войны, и я могла забыть о своем глупом юношеском поступке. Ни сейфа, ни паспорта. Только закопченные стены, только провалившиеся балки, только перекрученные остатки железной лестницы, по которым я когда-то поднималась в кабинет, где решилась моя судьба.

Пока наша санитарная машина стояла на перекрестке, я созерцала руины райвоенкомата. Без сомнения, война оказала какое-то магическое воздействие на мою жизнь. Я собиралась быть или учителем истории в средней школе, или научным сотрудником в библиотеке или в архиве. Вместо этого стала фронтовым снайпером, умелым охотником на людей, одетых в румынские и немецкие мундиры. Но зачем они пришли сюда, на мою землю, зачем заставили меня отказаться от моей мирной профессии?..

Одесский морской порт, самый крупный на побережье, с пятью километрами благоустроенных причалов, с прекрасным портовым хозяйством, с грузооборотом, достигавшим, кажется, более десяти миллионов тонн в год, поздним октябрьским вечером напоминал библейский город Вавилон, переживающий последние часы перед грандиозной катастрофой. Тысячи и тысячи людей в военной униформе наполняли его территорию. Там же находились армейские грузовики, тягачи с тяжелыми гаубицами, танки, бронемашины, походные кухни, повозки, запряженные лошадьми, и верховые оседланные лошади, принадлежавшие бойцам и командирам Второй кавалерийской дивизии.

Однако лишь на первый взгляд казалось, будто здесь царит хаос. Личный состав Одесской военно-морской базы при погрузке войск проявлял высочайшую организованность. Армейские колонны, вливавшиеся на территорию порта, быстро проходили по заранее просчитанным маршрутам на причалы, к судам Черноморского пароходства и кораблям Черноморского флота, назначенным под перевозку определенных воинских частей.

Например, мы, «чапаевцы», протиснувшись через Таможенные ворота, направились к Платоновскому и Новому молам в Новой гавани. Там у причалов находились теплоходы-сухогрузы «Жан Жорес», «Курск» и «Украина». Началась посадка. По трапам, спущенным с судов, на их палубы каждые сорок пять минут поднималась одна тысяча солдат, каждые полтора часа – две тысячи. По трапам же доставляли пулеметы и небольшие полковые минометы калибра 50 мм. Пушки и зенитные орудия, поставленные на деревянные поддоны, ждали своей очереди на пирсе. Взять их на борт могли только грузовые стрелы теплоходов, которые работали без перерыва.

До этого времени я никогда не совершала морских путешествий и на кораблях не бывала. Хотелось все рассмотреть. Но мешала погрузка, проводившаяся поистине в бешеном темпе.

Так что «Жан Жорес», на который погрузился наш медсанбат вместе со штабом 25-й дивизии и некоторыми другими ее частями (в частности – 69-й артполк, 99-й гаубичный полк, 193-я зенитная батарея), предстал передо мной в виде высокого длинного черного борта, отвесно поднимающегося над причалом. Над ним белела надстройка со шлюпками и толстой дымовой трубой, украшенной красной полосой и нарисованными на ней желтыми серпом и молотом. На мостике находился капитан – рослый плечистый мужчина в черной морской фуражке с золотым «крабом» над козырьком. Он направил всех раненых в столовую экипажа. Автомашины и гаубицы по его приказу опустили в трюмы № 1 и № 2, расположенные в носовой части сухогруза. Четыре зенитные пушки он оставил на верхней палубе, разумно полагая, что они пригодятся при отражении атак немецкой авиации во время перехода от Одессы к Севастополю.