Я смотрю на тебя - [5]

Он бегом поднимается по ступенькам с двумя коробками пиццы в руках. На входе его встречает теплый, глубокий голос последнего диска Норы Джонс.

– Давай быстрее, пока не остыли! – говорит он, входя. Бросает на пол сумку, на лету чмокает меня в щеку и летит, как ракета, на кухню.

– Ты голодный? – я иду за ним и освобождаю пространство на столе.

– Умираю, есть хочу!

Он уже открыл один из ящиков – с ходу определив нужный, хотя не был у меня дома несколько лет, – и нашел нож для пиццы. Сначала он нарезает мою.

Я смотрю на Филиппо. В его лице есть что-то открытое и светящееся, почти умиротворяющее: может, поэтому мы и стали друзьями в университетский период. Большие глубокие глаза, удлиненной формы – немного азиатские, если бы не их светло-зеленый цвет. И светлые волосы, вихрящиеся в беспорядке на голове.

– Овощи без сладкого перца, как тебе нравится, – он подает мне разрезанную на порции пиццу.

Он даже это помнит! Киваю, довольная, а он смотрит на меня своими необычными глазами, которые чуть не насильно приковывают внимание. На какое-то мгновение мы будто застываем на месте, но потом Филиппо возвращается к пицце, а я берусь искать стаканы, просто чтобы чем-нибудь заняться. Это всего лишь мгновение, но мы оба почувствовали, как в воздухе витает какой-то магнетизм.

Это всего лишь мгновение, но мы оба почувствовали, как в воздухе витает какой-то магнетизм.

– Сегодня вечером я тоже буду вегетарианцем, чтобы ты не чувствовала себя одиноко, – шутит он, открывая вторую коробку, и улыбается, обнажая белые ровные зубы. Это еще одна черта, которая мне в нем нравится, как и ямочка на правой щеке.

– Слушай, Биби, ничего, если я тебе скажу, что пиццерия внизу – просто кошмар?

– Да, я не сомневаюсь, – отвечаю, откусив первый кусок, – но все равно буду туда ходить: для меня это единственный быстрый и безболезненный способ пропитания.

– Может, уже пора научиться готовить?

На пару секунд делаю вид, что задумалась, перед тем как ответить.

– Нет!

Он кидает в меня оливкой со своей пиццы.

После еды, пока я завариваю чай из мелиссы, Филиппо просматривает DVD, расставленные в беспорядке на нижней полке библиотеки.

– А это еще что? – смеется он. – Это здесь откуда? – говорит он, размахивая коробкой с фильмом «Давай потанцуем?».

– Ой, наверное, это Гайя здесь оставила, еще давно! – закрываю лицо руками.

Он смотрит на меня с пониманием.

– Послушай, если тебе нравится эта чушь, не стоит стесняться: признание проблемы – первый шаг к ее излечению. Можешь рассказать мне, как другу… Я смогу помочь тебе, если ты захочешь.

– Дурак!

Кино – это одно из тех увлечений, которое мы всегда разделяли с Филиппо. Часто, приходя на кинофорум в университете, только мы вдвоем досиживали до конца сеанса на показах странных фильмов безвестных режиссеров, относящихся к какой-нибудь забытой школе русского авангарда, в то время как наши однокурсники уже давным-давно сбежали в какой-нибудь бар.

Филиппо продолжает просматривать названия фильмов и выуживает «Необычный день» Этторе Скола.

– Я его уже видел раза четыре как минимум, но посмотрел бы еще раз с удовольствием. А ты?

– Для меня это будет третий раз, так что давай!

Филиппо падает на диван. Возится с пультом, бормоча что-то насчет новых сложностей технологий. Меня смешит его неуклюжесть. Я присоединяюсь к нему с двумя дымящимися чашками в руках. Ставлю их на стол, бросаю в угол шлепанцы, отпиваю глоток чая, совершенно забыв, что он горячий, и обжигаю язык. Затем плюхаюсь на диван рядом с ним.

На плазменном экране появляются первые титры, и я чувствую, как колено Филиппо прислоняется к моему. Это прикосновение неожиданно волнует меня, словно я только сейчас осознала, насколько мы близки. Я, как бы устраиваясь поудобнее на диване, стараюсь чуть-чуть отодвинуться от него. Он, похоже, ничего не замечает, наверное, это просто мне показалось…

Это прикосновение неожиданно волнует меня, словно я только сейчас осознала, насколько мы близки.

Фильм продолжается, такой же горький и сладкий одновременно, каким мы его помним. Мы смотрим на экран в религиозном молчании, попивая чай, который за это время достиг человеческой температуры, и иногда перематываем обратно наиболее запоминающиеся сцены. Сейчас Мастроянни и Софи Лорен пробуют танцевальные па, следуя узору плиток пола.

Краем глаза замечаю, что Филиппо за мной наблюдает. Я чувствую его взгляд на себе с самого начала фильма, горячий и обволакивающий. Поворачиваюсь и смотрю на него в упор:

– В чем дело?

Он улыбается, как будто я поймала его с поличным.

– Я думал о том, что за эти годы ты совсем не изменилась, – и продолжает пристально смотреть на меня. Я начинаю чувствовать себя неловко.

И пытаюсь отшутиться:

– А я-то надеялась стать лучше со временем.

– Ну, к счастью, ты избавилась от своего единственного недостатка.

Я вопросительно смотрю на него.

– Валерио, твой бывший, – продолжил он.

Толкаю его с оскорбленным видом. С Валерио я встречалась на предпоследнем курсе университета, а Филиппо терпеть его не мог и даже не особо старался это скрыть. «Он слишком поверхностный и недоразвитый для тебя», – повторял он постоянно, выводя меня из себя.