Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [181]

«Пока воспоминания о вашем визите еще свежи в наших мыслях, я хочу сказать, как мы ценим это. Руфа сказала без всякого побуждения с моей стороны, что три дня, которые мы провели вместе, были одними из счастливейших в ее жизни. Что касается меня, то я… столько вопросов хотел задать, но не задал; столько всего хотелось сказать, но так и не сказал. Что ж, пробел в 35 лет не заполнишь за несколько часов».

…На следующий день после приезда Грина мы вместе с Грэмом и Ивонной, а также с семейством Боровиков отправились на дачу к художнику Вуколову. Погода в этот день была прекрасная: сухо и солнечно, настоящая золотая осень. Мы заехали в густой девственный лес. Машина долго петляла по утрамбованной дороге, вокруг ни души. Неожиданно на пути вырос глухой забор. Распахнулись ворота, и мы увидели красивый добротный дом. Нас встречали хозяин, маленького роста, очень подвижный и энергичный, и его жена, высокая статная красавица. В доме была просторная светлая мастерская. Среди картин, которые демонстрировал художник, Грину особенно понравилась одна — космонавты в скафандрах, уходящие в никуда. От картины веяло печалью: две маленькие одинокие фигурки, затерянные в бесконечном пространстве…

После осмотра выставки нас усадили за стол, по-русски изобильный. Вместе с нами пировали соседи художника по даче — Серго Микоян с женой, которые после обеда пригласили всех к себе на кофе. Мы сидели у них в уютной гостиной около камина и помимо кофе угощались необыкновенно вкусным ананасовым мороженым. Грэм попросил вторую порцию, но, как только ее принесли, над ним буквально нависли с двух сторон Артем Боровик и Серго Микоян со своими диктофонами, наперебой закидывая вопросами:

— Как вам нравится наша перестройка?

— Что вы думаете о политике Горбачева?

— Ваше отношение к папе Римскому?

— Каковы ваши взгляды на религию?

Грин терпеливо и монотонно отвечал, а мороженое тем временем таяло. Излагая свое отношение к религии, он произнес, не меняя интонации:

— I want а рее. (Я хочу в туалет.)

Произнеся это, он замолк. Я взглянула на интервьюирующих и поперхнулась: надо было видеть их вдумчивые сосредоточенные лица. Они не шелохнулись и ждали продолжения. Грэм снова повторил:

— I want а рее.

И тут они встрепенулись и проводили его, куда надо. Таким образом ему удалось отделаться от своих мучителей.

Пять месяцев спустя, в снежный февраль, Грин снова приехал в Москву уже без Ивонны (на этот раз для участия в работе Международного форума «За безъядерный мир, за выживание человечества») и не замедлил посетить нас.

Как и прежде, мы ждали его к ужину, и я стояла на обочине, всматриваясь в пробегающие машины… Грэм вышел из «Чайки» и сразу шагнул в сугроб — небольшой отрезок территории, отделявшей наш дом от проезжей дороги, никогда не расчищался. Мы шли гуськом по узкой дорожке, протоптанной в снегу. Я впереди, а Грин осторожно двигался за мной, стараясь ступать след в след. Его длинные ноги в легких ботинках скользили по колдобинам, и он крепко держался за мою руку. Несмотря на опасный переход, Грэм попал в объятия Кима в целости и сохранности.

Когда Грин вошел в гостиную, его внимание привлекла одна картина. И Ким рассказал ее историю.

В конце 1979 года куратор принес нам посылку и сказал, что ее доставил какой-то человек в советское посольство в Лондоне и просил передать Киму Филби. В пакете оказалась гравюра, изображающая колонну в Риме императора Марка Аврелия (из династии Антонинов).

Незадолго до этого случая Ким услышал по Би-Би-Си, как Маргарет Тэтчер объявила (15 ноября 1979 г.), что Антони Блант был советским агентом. Ким был возмущен таким заявлением, поскольку Бланту после его признания в 1964 году был обещан иммунитет и сохранение секретности.

Прочитав надпись на гравюре «Колонна Антонина. Пиранези», Ким догадался, что посылка от старого друга, сэра Антони Бланта, искусствоведа, хранителя королевских картин. Это был тайный знак, своеобразный привет и напоминание о их совместной борьбе против фашизма.

— Это было так похоже на Антони, — говорил Ким, — что у меня исчезли все сомнения.

Тогда Ким не мог решить, стоило ли сообщать Бланту, что он получил его послание. Но когда стало известно, что Антони Блант скончался (26 марта 1983 г.), Ким пожалел, что не сделал этого…

…А тем временем Грэм, согреваясь своей любимой водкой, посетовал на преклонный возраст:

— Мы с тобой страдаем одной неизлечимой болезнью — старостью.

Потом он пожаловался, что ему стало трудно принимать душ и он даже испытывает страх перед этой процедурой. Ким тогда метнул на меня многозначительный взгляд — в этом он понимал его как никто другой — и сказал мне после ухода гостя:

— Меня так и подмывало признаться ему, что без твоей помощи я уже давно не принимаю ванну.

За два года Грин четырежды побывал в СССР. Таким образом нам посчастливилось довольно часто встречаться с ним, несмотря на его уплотненную официальную программу. Когда он снова приехал с Ивонной в сентябре 1987 года, мы пригласили их на обед в грузинский ресторан «Арагви». По такому случаю куратор заказал для нас стол в отдельном кабинете. Мы не могли пожаловаться на обслуживание, но угощение оставляло желать лучшего (что, увы, стало для нас привычным). Несмотря на это, мы приятно провели там время за беседой. Ким потом извинялся перед Грэмом в письме от 18 ноября 1987 г.: