Я шел своим путем. Ким Филби в разведке и в жизни - [180]

…Из-за поворота вынырнула «Чайка» и, мигнув фарами, бесшумно притормозила около меня. Когда передо мной появился живой, улыбающийся Грин, я все еще не верила своим глазам. Он был очень высокого роста, и мне подумалось, что в машине ему приходилось складываться вчетверо. Грин протянул руку и смущенно сказал:

— I am so shy! (Я такой стеснительный!)

Его слова прозвучали трогательно. Они скорее были уместны в моих устах, так как соответствовали моему состоянию и характеру. Я не успела опомниться, как он снова повторил:

— I am so shy!

Мы прошли несколько шагов, нырнули в темноту нашего неопрятного подъезда и поднялись в лифте, пропитанном неприличными запахами.

На пороге нас встретил Ким. Друзья обнялись, смущенно и радостно похлопывая друг друга по спине. Усаживая Грэма за стол, Ким сказал:

— Не задавай мне вопросов!

— У меня всего один вопрос, — парировал тот. — Как твой русский язык?

Глядя на них, трудно было поверить, что они не виделись 35 лет. Так обычно встречаются очень близкие люди после недолгой разлуки. Они вспоминали общих друзей и знакомых, забавные эпизоды…

Их дружба началась в 40-е годы во время совместной работы в британской разведав. О недолгой работе Грина в Секретной службе Филби вспоминает в книге «Моя незримая война»: «Для усиления сектора V к нам вернулся Грэм Грин из Фритауна, где он, как предполагалось, следил за интригами вишистской Франции. Да простит он меня за откровенное признание, но я не могу припомнить каких-либо его блестящих достижений в Западной Африке. Может быть, французы не вели интриг? Я помню, однако, совещание, где обсуждалось предложение Грина об использовании одного бродячего борделя для разложения французов. Предложение обсуждалось вполне серьезно… К счастью, Грина назначили ко мне в подсекцию, где я поручил ему Португалию. Ему доставляло удовольствие поддевать УСС (Управление стратегических служб), а его едкие комментарии по поводу входящей переписки служили для всех ежедневным развлечением».

Грин, сидевший напротив меня, совсем не соответствовал тому образу, который сложился в моем воображении. Он сразу очаровал меня: доброжелательный и деликатный, с мягким тихим голосом, ясными и по-детски наивными глазами. Внимательный и заинтересованный собеседник, он легко откликался на шутку, добродушно похохатывая.

Чем-то они с Кимом были неуловимо похожи — сединой волос, голубизной глаз, пытливых и проницательных, своей непосредственностью и искренностью в сочетании с британской сдержанностью. Но сходство было не только внешним. На самом деле у них было много общего — оба обладали обостренным чувством справедливости, их симпатии всегда были на стороне тех, кто боролся за свободу.

Ким рассказывал, что, когда впервые Грин пришел на работу в его отдел, у них состоялась продолжительная беседа:

— Конечно, я разговаривал с ним не как с коммунистом, а как с человеком левых убеждений. Грин был католиком. Но между нами сразу установился хороший человеческий контакт.

Они часто вместе обедали и быстро подружились. Грэм признался впоследствии, что единственная черта характера Кима, которую ему трудно было переносить, — это стремление к власти. Но такое впечатление было ошибочным, и во вступлении к книге Филби «Моя незримая война» Грин написал об этом: «…я рад, что оказался неправ. Он служил своему делу, а не себе самому, и мое прежнее чувство к нему вернулось.

«Я всегда считал, что ты один из немногих людей в Англии, кто действительно понимает меня», — откликнулся Ким 29 апреля 1968 г., прочитав в газете «Таймс» возмущенное письмо Грина по поводу судилища над Даниэлем и Синявским. Так началась их переписка. Они обменивались мнениями, обсуждали политические события, при этом оба не сомневались, что их письма подвергаются двойной цензуре. Грэм был одним из немногих друзей Кима, с кем он поддерживал отношения до конца жизни. Ким одобрил поступок Грина и вместе с ним надеялся на скорые перемены «еще и по той причине, что это принесло бы внезапный дивиденд в виде новой серии наших продолжительных застолий».

Эта надежда осуществилась почти 20 лет спустя. Только теперь они сидели за столом в московской квартире и чокались русской водкой, которую Грэм предпочел другим напиткам.

— Удивительно, что от водки никогда не пьянеешь, — приговаривал он, смакуя ее по глоточку.

Такое «открытие» поразило Кима, но не убедило.

— Ты только подумай, что он такое говорит! — удивлялся Ким после ухода гостя. — Еще как пьянеешь! Это же очевидно!

К закускам наш гость едва притрагивался, объясняя, что с возрастом утратил аппетит.

Встреча с Грином принесла Киму не только радость, но и успокоение. Они впервые могли быть полностью откровенны друг с другом: их больше не разделяла тайна.

— Его тоже одолевают сомнения, — признался Ким, проводив друга.

— Сомнение может объединять людей, пожалуй, даже больше, чем вера, — говорил Грин устами своего персонажа монсеньора Кихота.

Возможно, еще и поэтому Ким считал роман «Монсеньор Кихот» одним из лучших произведений Грэма Грина.

Грэм приехал в Москву со своей верной спутницей Ивонной, очень красивой, с белоснежными густыми волосами и необычайно миниатюрной, особенно на фоне высоченного Грина. После их отъезда Ким напишет Грину 24 сентября 1986 г.: