Я - Шарлотта Симмонс - [12]

— Да что вы, тетя Бетти, как вы могли такое подумать! Здесь ведь мой дом, и вы самые близкие мне люди!

Миссис Чилдерс — единственная из присутствующих, кто удосужился переодеться после утренней выпускной церемонии, назвала Шарлотту «милочкой», сделала ей комплимент по поводу того, как хорошо она выглядит, и выразила надежду, что в Дьюпонте девушка немедленно соберет вокруг себя целую толпу поклонников и воздыхателей; хоть она и из провинции, обаяние и ум уложат к ее ногам мальчиков из самых лучших семей.

— Ой, ну что вы! — Шарлотта улыбнулась и покраснела от смущения, причем смутилась она вполне искренне, потому что при упоминании мальчиков в ее сознании всплыли образы Чаннинга и Брайена Слава Богу, что никого из класса кроме Лори, здесь не было.

На счастье Шарлотты, внимание гостей отвлек от ее персоны Джо Мибейн, владелец небольшой закусочной на шоссе 21, где по утрам подавали по-домашнему вкусное жаркое из печенки и почек, а в витрине была выставлена чуть ли не дюжина сортов жевательного и нюхательного табака Джо вдруг пришло в голову громко поинтересоваться у отца Шарлотты, стоящего около гриля:

— Эй, Билли! А откуда у этой девчонки в голове столько мозгов? Просто ума не приложу! Если это ей передалось по наследству, то уж явно не по отцовской линии, а со стороны Лизбет!

Отец взглянул на Джо, приценился к шутке и, не найдя ее слишком удачной, улыбнулся слегка натужно, а потом вернулся к своим хот-догам. Отцу было всего сорок два года, и его можно было назвать даже красивым — грубоватой красотой мужчины, всю жизнь занимающегося физической работой на свежем воздухе. После того как обувная фабрика Тома Макэна закрылась, а потом и пилораму Лоу перенесли куда-то в Северный Уилксборо, отцу удалось устроиться только сторожем на подмену в поселке Роринг Гэп, по другую сторону хребта, у каких-то отдыхающих из Флориды. В последние годы семья фактически жила на то, что получала мама, работавшая на полставки в офисе шерифа. Естественно, такое положение дел вгоняло отца в депрессию; впрочем, и в лучшие годы он не был особенно силен в шутливых перепалках, да и вообще стеснялся долго говорить, когда рядом было много народу. Он и за возню с грилем взялся скорее всего для того, чтобы под благовидным предлогом свести к минимуму общение с гостями. При этом отец вовсе не был человеком робким, застенчивым или косноязычным — во всяком случае, в обычном смысле слова. В тот день Шарлотта впервые в жизни почувствовала себя достаточно взрослой, чтобы понять, почему именно папа порой вел себя так странно с точки зрения окружающих. На самом деле он был просто стопроцентным воплощением типичного горца из Каролины, со всеми достоинствами и недостатками, присущими этому типу людей и унаследованными ими от предков. Он был не так воспитан, чтобы демонстрировать эмоции на людях, а уж о том, чтобы выплеснуть свои чувства, когда тебе плохо, и речи не могло быть. В условиях тяжелой жизни в горах это качество не могло не считаться достоинством для любого мужчины. Одновременно то же качество проявлялось и в подсознательном нежелании выражать свои чувства в словах. Чем сильнее были чувства, тем больше отец закрывался и тем менее охотно делился ими с окружающими. Когда Шарлотта была маленькой, он мог, чтобы выразить свою любовь, обнять девочку, подхватить на руки или попробовать поговорить с ней на ее смешном детском языке. Теперь же, когда дочь стала уже не ребенком, а взрослой девушкой, он никак не мог найти подходящих слов, чтобы выразить, как сильно ее любит. Иногда отец подолгу пристально смотрел на нее, и Шарлотта сама не знала, чего в этих взглядах больше — любви или искреннего удивления: неужели это моя дочь? Да это просто какое-то чудо, и без вмешательства сверхъестественных сил здесь явно не обошлось.

А вот и голос мистера Дина, начальника почтового отделения:

— Шарлотта, я все-таки надеюсь, что ты полюбишь баскетбол! Потому что мне говорили, в Дьюпонте все просто помешаны на баскетболе! Команда у них — будь здоров!

Шарлотта слушала мистера Дина вполуха. Ее внимание в этот момент было в основном поглощено младшими братьями — десятилетним Бадди и восьмилетним Сэмом. Мальчишки гонялись друг за другом по двору, обегая взрослых и прячась за ними, хохоча и визжа, явно очень радуясь такому необыкновенному событию — вечеринке у них дома. Бадди пробежал между мисс Пеннингтон и мамой, которая попыталась попридержать его, хотя и не слишком усердно. Насколько эти женщины не похожи друг на друга — мисс Пеннингтон и мама: контраст просто разительный. Мисс Пеннингтон с редеющими седыми волосами и тяжеловесной фигурой — хотя Шарлотте никогда не пришло бы в голову назвать ее толстой или тучной, — воплощала собой образ приближающейся старости. А мама с ее красивой стройной фигурой и густыми темно-каштановыми волосами, заплетенными в косу и затейливо уложенными по случаю праздника, выглядела так молодо, гораздо моложе своих лет. Шарлотта с детства любила, когда мама подкалывала косу именно так, как сегодня.

В данный момент обе женщины были поглощены разговором, и Шарлотта испытала даже легкое беспокойство. Что подумает учительница о ее доме и семье? За последние четыре года Шарлотта провела немало времени в беседах с мисс Пеннингтон — и в школе, и у нее дома в Спарте, но в гостях у Симмонсов учительница никогда не была. Что она подумает о кузене Дуги и о Большой Шляпе с его вечными «блин», «да чтоб я сдох» и еще более крепкими выражениями, и о маме, которая так по-деревенски говорит «Арландия» вместо «Ирландия», «Детройт» вместо «Детройт», «звонят» вместо «звонят» и тому подобное? Причем в том, что касается материального положения, никакой особой пропасти между мисс Пеннингтон и родителями Шарлотты не было. Дом, доставшийся учительнице по наследству от родителей, не намного больше, чем у Симмонсов. Но у мисс Пеннингтон имелось то, чего у них не было никогда: вкус — новое, только что усвоенное Шарлоттой понятие — и стремление облагородить пространство вокруг себя. В ее доме все было устроено так, чтобы он воспринимался красиво — как снаружи, так и изнутри. Участок земли возле дома был еще меньше, чем у дома Шарлотты, но она сделала из него настоящий дворик, засеяла лужайку мягкой газонной травой, устроила по краям цветочные бордюры и посадила самшитовые деревца. За всей этой красотой мисс Пеннингтон, у которой, ясное дело, не было денег на садовника, ухаживала сама, хотя эта работа порой отнимала у нее последние силы. В свое время Шарлотта немало рассказывала маме о своей любимой учительнице, но в какой-то момент почувствовала себя виноватой. Ей показалось, что мама неосознанно ревнует ее к мисс Пеннингтон. Когда же мама, движимая естественным любопытством, начинала сама расспрашивать, действительно ли мисс Пеннингтон такая умная, так много знает и имеет хороший вкус, Шарлотта старалась перевести разговор на другую тему, а если это не удавалось, делала вид, что не понимает смысла маминых вопросов.