Я, Шахерезада… - [11]

Здесь, на берегах Блиса, мне, наконец-то, стало легче, и почти перестали мучить кошмары, осталась только бессонница. Будь он неладен, этот Алекс с его дурацкой привычкой подсовывать мне по ночам черный кофе, да еще ставить синяки по любому поводу. Попробуй, усни, когда все тело болит, и луна, яркая, как прожектор, светит прямо в лицо, и в голову лезет разная дрянь. Нет, не воспоминания, просто мысли. Я ведь сказал, что ничего не помню.»

Глава 5

Конечно, Джонни Маверик кривил душой, утверждая в своем дневнике, что ничего не помнит. Притворялся перед самим собой. Если бы он действительно мог забыть! Но такое забыть невозможно.

Вы можете представить себе семилетнего ребенка в руках троих осатаневших от похоти мужиков? Они чуть не разорвали ему все внутренности, и как он только жив остался?

Он и спустя много лет все так же отчетливо помнил и свой пронзительный крик, и чью-то грубую, потную руку тотчас же зажавшую ему рот. И другую руку, сдавившую горло, так, что маленький Джонни едва мог дышать.

А когда все закончилось, кто-то отволок его в туалет и швырнул, точно использованную вещь, на холодный, заплеванный пол, между писсуарами и раковиной. Потом Маверика долго рвало, и он рыдал, стоя на коленях и вцепившись в края слишком большого для его роста унитаза. А когда увидел на своих трусиках кровь, то и вовсе запаниковал, решив, что теперь-то ему точно конец пришел.

Чего семилетний мальчишка понять не мог, так это сути совершенных над ним манипуляций. Для этого он был слишком маленьким, и о сексуальных действиях никакого представления не имел. Но насилие остается насилием, даже если смысл его пострадавшему не вполне ясен.

В судебных протоколах говорилось, что несовершеннолетний Джонни М. подвергался постоянным сексуальным надругательствам в различной форме в течение шести месяцев. Сам Маверик ничего по этому поводу сказать бы не смог. Дни слились для него в одну мучительно-бесконечную полосу боли, страха… нет, даже не страха, а почти животного ужаса.

Джонни был настолько запуган, что даже маме боялся обо всем рассказать, но могла ли она ничего не видеть? Может ли хоть одна мать, будь она даже глухой и слепой одновременно, не чувствовать того, что творится с ее сыном? Когда мальчик не только не выучил за весь первый год в школе ни одной буквы, но и забыл те, которые знал раньше? Когда он не играет, а сидит, забившись в угол, похудел на пять килограммов, почти ничего не ест, да вдобавок его почему-то постоянно тошнит? Когда он ни с того ни с сего начал каждую ночь писаться в постель?

На суде мать пострадавшего Джонни М. плакала и повторяла, что она и представить себе не могла… и все ей, конечно, верили и сочувствовали. Все, кроме самого Джонни, который так никогда и не смог поверить и простить.

В заседаниях суда он не участвовал. Вердикт врачей на сей счет был однозначен: не выдержит по состоянию здоровья. Мальчик и в самом деле чувствовал себя очень плохо, с него хватило и допросов.

…Его вталкивают в тесную, прокуренную комнатку, и жирный, лысеющий дяденька с гадкой улыбкой, приподнявшись из-за залитого жестким светом стола, указывает на свободное место напротив себя.

— Джонни, садись. Не бойся и не смотри так, я тебе ничего плохого не сделаю. Мы просто немного поговорим, хорошо? Я задам тебе несколько вопросов, а ты постараешься на них ответить. Договорились?

— Да, — шепчет Маверик, цепенея, как кролик под взглядом удава.

— Ты уже большой мальчик… В каком ты классе? Тебе нравится ходить в школу?

Конечно, взрослому дяде плевать на школьные успехи Джонни и он с удовольствием пропустил бы эту часть беседы. Но перед тем как приступить собственно к допросу полагается поговорить с ребенком, чтобы завоевать его доверие.

А какое тут может быть доверие, когда мальчишка уже который месяц находится в состоянии, среднем между кататонией и истерикой. Когда он слаб и напуган почти до обморока.

«Джонни, постарайся вспомнить, это очень важно.»

Но он не понимает, как это важно. Ему хочется только одного: чтобы поскорее закончились мучительные допросы и его отпустили, наконец, домой. Он не понимает, что от того, что сейчас расскажет маленький Джонни, зависит, останутся ли преступники на свободе или будут наказаны. И он сбивается, и начинает придумывать там, где не может вспомнить. Увы, но такие показания для суда непригодны; исход процесса предрешен, насильники оправданы, и в этом его, Маверика, вина. Его и ничья больше. Потому что несчастный Доминик ни о чем уже поведать не сможет; он лежит где-то мертвый, замурованный в бетон; а куда делись другие жертвы, и подавно не известно.

Очень многое осознал Джонни семь лет спустя и сказать, что он был потрясен и шокирован, значит не сказать ничего. Травмирующие воспоминания и раньше прорывались на поверхность, взламывая, точно талая вода, хрупкий лед искусственно вызванной амнезии. А теперь вся грязь и вся муть, которые Маверик долго запихивал в подсознание, поднялись черной лавиной и накрыли его с головой. Он бился в них и задыхался, как беспомощная рыба, затянутая из чистого водоема в липкий, густой мазут. Отвращение, стыд, страх, что о его бесчестье узнают другие — да что там говорить, он был уверен, что многие уже знают. Вот учитель по математике, почему он так странно иногда на Джонни смотрит? А химичка, наоборот, отводит глаза; и ребята о чем-то в сторонке судачат, не о нем ли? Настоящая паранойя.