Я сам себе жена - [2]

* * *

Берфельды — древний прусский дворянский род — впервые упоминается в хрониках в 1285 году. Тогда они основали деревню Берфельде, сегодня это Беерфельде, рядом с Фюрстенвальде. Много раз в течение столетий менялось написание нашей фамилии: от Берфельде через Беерфельде и Бэрфельде к Берфельдт и Беерфельдт. Но семейный герб — разделенный пополам щит, где на синем и серебряном фоне красовалось по звезде, — всегда оставался неизменным.

Наша ветвь пошла от неравного брака. Один из моих предков, офицер прусской армии, в середине восемнадцатого века женился на девушке-рыбачке, что в те времена чрезвычайно не приличествовало его званию. Мы, как «омраченное» дворянство, хотя и сохранили свой герб, но потеряли частицу «фон».

Потомки благородной ветви фон Беерфельдов, с которыми я связан многими родственными линиями, до 1907 года владели замком и поместьем Цухен под Цановом, что находится близ Кеслинга в Померании.

Главе этой семьи, Берте фон Беерфельде, матери девяти детей, пришлось хлебнуть горя. Ее муж, ротмистр Рудольф фон Беерфельде, служил в драгунском полку, во время маневров упал и был задавлен собственной лошадью. После пожара в 1905 году, падежа скота и неурожая в следующем году Берта фон Беерфельде решила продать имение, а вырученные деньги разделить между детьми. Покупатель, владелец мельницы из Цанова, привез деньги наличными, два с половиной миллиона золотых марок. Мать, все дети, а также покупатель и казначей расположились в бальном зале замка. Был приглашен лесничий, он держал наготове заряженную винтовку — на всякий случай.

Перед каждым из девяти детей, как и перед матерью, на столе выросла горка золотых марок, пересчитанных казначеем, по двести пятьдесят тысяч. После этого мать встала и сказала детям: «Будьте бережливы и преумножайте ваши деньги».

Один из сыновей, мой дядя Ханс Георг фон Беерфельде — капитан Александровского полка и прусский офицер — был поначалу пламенным националистом и с воодушевлением пошел за своим кайзером на Первую мировую войну. Смелый и до фанатизма правдолюбивый, через несколько лет он понял, что новые люди — «герой Танненберга» Гинденбург и фактически стоявший у кормила власти первый генерал-квартирмейстер Людендорф — взяли в свои руки управление этой войной, которая становилась все более безнадежной.

«На участке фронта, где и опытному солдату приходится трудно, нецелесообразно использовать школяров и студентов, прошедших лишь трехнедельную подготовку»… Кайзер холодно взглянул на моего дядю и скривил рот: кто это осмелился выступать с критикой на совещании руководства главного штаба?

После битвы у Лангемарка, где был перемолот цвет немецкой молодежи, — по сообщениям газет, с поля боя доносились ужасающие вопли, это погибающие мальчики взывали к мамам и папам, — капитан Беерфельде попросил аудиенции у своего высшего военачальника. Дежурный адъютант полковник граф фон Плюсков опасливо предупредил: «Его величество сегодня в дурном настроении. Я надеюсь, Вы не сообщите ему ничего неприятного». «Только правду», — ответил дядя многозначительно. Он получил разрешение войти. Его величество сидел за письменным столом с бронзовыми украшениями. Он распростер руки: «Мой милый Беерфельде, что привело Вас ко мне?»

Дядя совершенно не был склонен следовать формуле обращения с кайзером — Его величеству необходимо солнце — и выпалил: «Ваше величество, это не война больше, это убийство!» Кайзер побагровел, никто еще не отваживался сказать ему такое в лицо: «Беерфельде, как Вы, прусский офицер, смеете говорить это?» Но дядя не дал себя смутить. Перебранка между кайзером и капитаном стала настолько острой и громкой, что стоявший за дверью Плюсков побледнел как полотно.

Дядя сорвал с себя офицерские эполеты и бросил их Вильгельму II под ноги: «Я больше не офицер!» — «Это дезертирство», — задохнулся кайзер. Дядя молча повернулся и выбежал вон, с треском хлопнув дверью. Плюсков, обычно ему благоволивший, смотрел на дядю со смешанным чувством ужаса и сочувствия: «Теперь я должен арестовать Вас! Дезертирство означает трибунал и смертный приговор».

«Мне было искренне жаль старика в тот момент», — рассказывал мне позже дядя, будто не понимая, какая над ним тогда нависала опасность.

Через несколько дней после словесной схватки между кайзером и капитаном Плюсков появился в военной тюрьме на улице Лертерштрассе в Берлине и сообщил взятому под арест дяде, что кайзер готов все забыть, если он, Беерфельде, официально извинится. Вильгельм II не хотел драматизировать происшедшее и терять одного из своих лучших офицеров. «Если кто-то и должен извиняться, то это кайзер, а не я, — был ответ. — То, что я сказал — правда, я настаиваю на ней. И за нее я пойду на смерть».

Время заключения Беерфельде использовал для того, чтобы опубликовать брошюру под названием «Проснись, простофиля!».

Брошюра вызвала скандал. Опираясь на информацию князя Лихневского, бывшего германского посла в Лондоне, он вскрыл фальсификации германской Белой книги 1914 года, в которой причины Первой мировой войны излагались в весьма выгодном для Германии свете. Германский рейх, окруженный врагами, был якобы втянут в войну.