Я - Русский офицер! - [24]

— Ну что, стерва, собрала свои хотули? — спросил капитан Светлану Краснову.

— Я готова, — ответила Валеркина мать спокойным и ровным голосом.

— Ну, раз готова, то пошли!

НКВДешники поднялись и, пропустив вперед Валеркину мать, собрались, было идти, но…

Валерка как-то спонтанно и абсолютно без слез, бросился ей на шею. В последний раз он крепко обнял ее, прижав к своей груди. Он целовал её щеки, стараясь хоть на минуту, хоть на секунду задержать мать в своих объятиях. В ту же секунду молодой лейтенант грубо оттянул его за плечо, и со всего размаха ударил Валерку в скулу так, что тот упал на пол.

Валеркина мать, видя как здоровый мужик ударил её сына, заорала:

— Что ж вы делаете, люди вы или звери? Он же еще ребенок!

— Прочь с дороги, щенок! Раз ты ребенок, готовься. Завтра поедешь в приют для таких же, как ты. А квартирку мы опечатаем, до особого распоряжения ЧК. Ты понял меня, стервец??? — спросил лейтенант, и когда все вышли, с силой захлопнул за собой двери.

Валерка, вытирая рукой кровь из рассеченной губы, поднялся с пола, но дверь, за которой скрылась спина матери уже закрылась.

В тот миг что-то тяжелое и гнетущее навалилось на него. К горлу вновь подкатился комок горечи, а к глазам слезы.

Валерка вдруг застонал, словно раненый зверь и, упав на колени, стал кулаками бить в паркетный пол, чтобы хоть как-то унять ту боль, что разгорелась внутри его груди. Он скулил, бил руками, катался по полу, но слезы так и не проступали на его глазах. Сколько он находился в этом припадке ярости и скорби, он не знал.

С каждой минутой Валерка слабел и слабел от бушующего в груди горя, да нестерпимой боли очередной утраты. Примерно через час он отключился, словно провалился в черный церковный подвал.

Уже утром, Леди по-привычке бесшумно вошла в квартиру Красновых. Первое, что она увидела, это был Валерка, который скорчившись, неподвижно лежал на полу. Квартира была пуста. Не было в ней ни приветливой улыбки Светланы Владимировны, ни её прежнего тепла. Создавалось такое ощущение, что злая и неведомая сила лишила этот дом своей души и того семейного счастья, которое было здесь еще совсем недавно.

Леночка бросилась к Валерке и, встав на колени, перевернула его лицом вверх. В тот момент она просто не узнала его. Его лицо было серым. Губы вспухли и посинели, а кровь засохла вокруг рта и на подбородке. Ей показалось, что он умер, но тепло его тела говорило, что Валерка еще жив. Ленка похлопала его по щекам и от этих хлопков, Краснов приоткрыл свои опухшие от слез глаза.

— Ты жив, слава богу! Я же так испугалась! Что случилось? Почему ты, на полу? — стала его засыпать Леди вопросами.

Валерка приподнялся и, сев на пол, облокотившись на диван, сказал:

— Ночью, Леночка, приходили чекисты. Они и маму арестовали.

— Как? За что? — сквозь накатившие слезы еле проговорила Ленка, всем сердцем сочувствуя Краснову.

— За то, что она жена врага народа и немецкого шпиона! — сказал Валерка с суровым выражением своего побитого лица.

Он встал с пола и молча прошел на кухню, где над печкой на полке лежали уже его папиросы. Он взял одну в рот и прикурил от зажженной спички. Теперь он остался один. Не было того строгого отцовского внимания и материнского неодобрения его дурной привычки. Он был один, и это чувство было до ужаса, до нестерпимой боли неприятным. Тяжело было сейчас осознавать такую потерю, да и даже думать о ней, как о свершившейся правде.

— Что ты молчишь, ведь надо что-то делать!? — бросилась к нему Ленка, стуча ему в грудь своими маленькими кулачками.

— Что я смогу сделать? Написать дедушке Калинину, поехать в Москву к Сталину? Что, что? Ты, можешь сама сказать, что?

— Я, Валерка, не знаю… Это какое-то недоразумение. Неужели никто не может остановить это?

— Ты бы, поменьше болтала, а то неровен час и тебя за антисоветчину упекут. Ты, лучше в школу иди, а мне нужно найти жилье. Сегодня придут чекисты квартиру описывать и опечатывать. Меня обещали в приют отправить, но я знаю, по статье меня тоже сошлют, куда-нибудь в ссылку.

— А может к нам? — спросила Леди, глядя на него заплаканными глазами.

— А что скажет твоя мать? Жених пожаловал, без гроша за душой… Нет, Леночка, я так не могу. К бабке надо ехать в деревню…

— А как же школа? Как твои полеты? Ведь это же, Валерик, последний год.

— Я не думаю, что в школе меня примут с объятиями. Вон, у Ваньки, тоже арестовали отца и мать. И где теперь тот Ванька? В приют для детей врагов народа отправлен? Нет, Ванька, уже далеко в Забайкалье. Я так не хочу! Это не мое. Я должен, должен стать офицером. Отец должен гордиться мной! Ты это — понимаешь, я ведь обещал?

Когда он говорил это, то даже на сотую долю не мог усомниться, что отец еще жив. Он не мог, да и просто не хотел впускать в свою голову мысль, что больше никогда не увидит его.

Валерка сунул руку под стол, где был его тайник. Вытащив жестяную коробку из-под монпансье, он открыл её. Значки, фотографии, Ленкины записки, комсомольский билет и другие документы хранились в ней, как самое дорогое и ценное в его жизни.

Положив коробку на стол, Краснов стал укладывать свои вещи в большой отцовский фанерный чемодан. Леди, совсем забыв о школе, принялась помогать ему в его нелегких сборах. Сейчас ей было все равно, пропустит она уроки или нет. Необходимо было в такую минуту помочь Краснову. Книги, учебники, тетради она складывала ровными стопками и перевязывала шпагатом. Через час все было готово. В квартире осталась лишь мебель с казенными инвентарными номерами, да кухонная утварь.