Я прятала Анну Франк. История женщины, которая пыталась спасти семью Франк от нацистов - [7]

Анна выпила стакан молока, а господин и госпожа Франк забрали свой кофе в кабинет господина Франка. Мы с Анной направились к моему столу. Девочка с восторгом смотрела на блестящую черную пишущую машинку. Я поднесла ее ручку к клавиатуре и нажала на клавишу. Глаза девочки заблестели, когда она увидела, что рычажок сдвинулся и на бланке счета, заправленном в машинку, появилась черная буква. Потом я подвела ее к окну – там наверняка происходило что-то интересное для ребенка. И я была права. Вид очаровал девочку: трамваи, велосипеды, прохожие.

Наблюдая за Анной, я думала: «Вот такого ребенка я хотела бы иметь. Тихого, послушного, любознательного». Анна допила молоко и снова посмотрела на меня. Можно было обойтись без слов – ее глаза откровенно говорили, чего она хочет. Я забрала пустой стакан и налила ей еще молока.

Со временем моя работа по разбору жалоб и информированию клиентов сошла на нет. Наши покупательницы привыкли следовать рецептам и готовили джем без проблем. Дела у фирмы шли лучше, и я стала большую часть времени посвящать бухгалтерии, счетам и машинописи. Виллем стал моим настоящим другом. Я считала его младшим братом. Мы отлично ладили.

Каждое утро я приезжала на работу на велосипеде. Обед брала с собой. По пути я проезжала школу Монтессори, где учились маленькая Анна и ее старшая сестра Марго (она была на два года старше Анны). Это было современное кирпичное здание, вокруг которого постоянно бегали хохочущие дети. Франки поселились на Мерведеплейн в Речном квартале, в трех-четырех улицах к северо-востоку от нас. Их квартира находилась в таком же доме из коричневого кирпича.

Каждый день в нашем районе появлялись новые беженцы из Германии, преимущественно евреи. Шутили, что в трамвае № 8 пора вешать табличку: «Кондуктор говорит и по-голландски тоже». Многие беженцы были более состоятельными, чем голландские рабочие. Женщины прогуливались в мехах, носили драгоценности, и это сразу произвело фурор в нашем районе.

Я никогда не ходила, если могла бежать, поэтому стремительно уносилась на работу на своем подержанном велосипеде и была на месте ровно в восемь тридцать. Ни господин Франк, ни господин Кралер, ни даже Виллем в это время еще не появлялись. Придя в контору, я сразу же готовила кофе на всех. Это была только моя утренняя обязанность. Я любила варить хороший, крепкий кофе и видеть, как он нравится моим коллегам. После кофе мы принимались за работу.

Однажды в кабинет принесли новый стол и поставили напротив моего. Вскоре появилась девушка моего возраста, светловолосая, немного пухленькая простушка. Она заняла принесенный стол, а я осталась за своим. Это была госпожа Хил, та самая девушка, болезнь которой так затянулась. Теперь в одной комнате работали я, Виллем и госпожа Хил.

С новой сотрудницей я как-то не поладила. Мы болтали о том о сем, и она постоянно демонстрировала свою особую осведомленность. Шла ли речь о музыке, бухгалтерии или о чем угодно, она всегда стремилась оставить за собой последнее слово. Настоящая зазнайка-всезнайка.

Госпожа Хил часто говорила о новой политической группе, к которой недавно присоединилась. НСБ была голландским аналогом гитлеровской национал-социалистической партии. Нацисты неожиданно появились и в Голландии. Чем чаще она рассказывала о новых догмах нам с Виллемом, тем больше я злилась – она была настоящей расисткой в отношении евреев.

В конце концов я не выдержала.

– Послушай, – сказала я, глядя ей прямо в глаза, – ты же знаешь, что наш начальник, господин Франк, – тоже еврей?

Она недовольно наклонила голову и ответила:

– Ну да, я это знаю. Но господин Франк – благородный человек.

– Значит, все христиане – благородные люди? – резко спросила я.

Она замолчала и недовольно фыркнула. Больше мы не разговаривали. Атмосфера, которая всегда была теплой и уютной, неожиданно стала напряженной. Никто не говорил о политике в присутствии госпожи Хил. Я гадала, что думает господин Франк об ее нацистских убеждениях. Я бы на его месте ее уволила. В конторе воцарилась атмосфера подозрительности, словно все ждали очередной неприятности.

Но моя жизнь не ограничивалась только работой. Я проводила время очень весело. Любила танцевать и, как многие голландские девушки, ходила в танцевальный клуб. Я была одной из первых девушек Амстердама, освоившей чарльстон, тустеп, танго и медленный фокстрот. Мой клуб находился на Штадхаудерскаде. Вместе с подружками я раз в неделю брала уроки, мы разучивали па с учителем и пианистом, а потом танцевали друг с другом.

По субботам и воскресеньям в клубах устраивали бесплатные танцы. Мы танцевали с молодыми людьми под популярные в то время песенки «Когда ты взяла тюльпан», «Голубые небеса», «Я не могу дать тебе ничего, кроме любви, крошка». Я любила и умела танцевать, так что сидеть мне не приходилось. Юноши выстраивались в очередь, чтобы потанцевать со мной и проводить до дома.

Среди моих поклонников были очень привлекательные молодые люди, в том числе высокий, хорошо одетый, симпатичный голландец на несколько лет меня старше. Его звали Хенк Гис. Я познакомилась с ним еще на текстильной фабрике, где мы работали вместе. Мы подружились, и хотя наши пути разошлись (я стала работать в «Травис и компания», а Хенк – в городском бюро социальных работ), мы продолжали общаться. Хенк мне очень нравился. У него были густые светлые волосы и теплые, живые глаза.