Я просто хотел, чтобы всё было хорошо - [32]

— Не удивлена, думаю, все, что в этой стране приносит прибыль, так или иначе числится за правительством, может, через третьи руки или как-то так.

— Да, но итог один, жители реально смирились и начали думать, что это, наверное, даже благо для города, места рабочие есть, что еще надо? Только деньги и только сегодня. Какой вред организму наносится от таких предприятий, никто слушать особенно не хочет, хотя очевидно, что резкий запах — это уже показатель вреда, что происходит с почвой, в которую сливают нечистоты, с речками, озерами, зверьем, которое рядом живет — страшно подумать.

— Но разве люди не понимали, что на эти деньги потом здоровье не купишь? Уж если речь не про свое собственное, то наверняка у многих есть дети.

— Не понимали, оппозиция пыталась объяснить, что даже если не вы, то ваши дети будут иметь такие последствия от такого выбора, что вы об этом горько пожалеете, но все без толку, в том числе поэтому я и уехал из города, я перестал верить в людей, они больше не хотят жить.

— Печальная история, но я тебя понимаю, нет смысла бороться за то, что само не хочет сражаться за свою судьбу.

— Итог плачевен, население за 10 лет сократилось на треть, если у тебя есть возможности — ты уезжаешь, если нет — обречен работать за копейки, дышать смрадом и ждать смерти.

— Я тут загуглила, оказывается, в городе Z жители смогли отстоять свою землю от такого же агрессора.

— Отстаивать свои права — это вообще не про жителей NN, им бы потереть, а там само лучше станет. Повторюсь, туризм по NN плакал тогда, волшебные дома с резкой, исторические памятники, уютные улочки, приводи в порядок город, латай ямы, делай освещение, экскурсии, процветай, но нет, быстрая прибыль и плевать на жителей. Хотя им и самим на себя плевать.

— Не стоит переживать о тех, кто не хочет переживать о самом себе, хочешь, скатаемся на мемориал, вроде это не так далеко или у тебя еще какие-то дела?

— Нет, теперь я в полном твоем распоряжении.

Мы сели, поймали попутку, ехавшую в ту сторону, и двинулись к мемориалу. Когда-то на его фоне говорили даже два президента, о дружбах народа и все такое, теперь это было обшарпанное место, за которым никто особо не ухаживал, так, перед 9 Мая протрут и все.

— Теперь, когда все знают, что ветеранов больше нет, похоже, никому и не нужны больше эти мемориалы, — констатировала Лера.

— Нужны, как память, но память эта теряется, как и состояние этих памятных единиц.

— Я не помню, как они доживали свои дни, тогда была маленькой, ты должен помнить.

— Это было ужасное время, Лер, после войны и развала союза их фактически кинули, оставили с дыркой в карманах, в начале двухтысячных пенсии у немцев были в разы выше, у немцев! Тех, кто захотел воевать, тех, кто пришел к нам с мечом, тех, кто проиграл.

— Ужас какой, по-моему, моя прабабушка жила не так уж и плохо, но я не знаю, возможно, ей помогали дедушки с бабушками, меня тогда еще не было, но на фотографиях она всегда улыбается.

— Улыбкой Гарольда?

— Нет, вполне довольной выглядит.

— Так вот, как тогда обстояли дела, на 9 Мая каждый политик пел фанфары в честь ветеранов, культ победы был так высок, что в парадах принимали участие даже дети, маршировали в военной форме, с муляжами, кучи значков, атрибутики, напоминало Marvel, но основанный на реальных событиях. Только если заглянуть за сам праздник, который и не праздник вовсе, а день памяти, то там была тьма. Нищенствующие ветераны, которым в буквальном смысле иногда дарили просто продукты, можешь представить себе, чтоб какой-то офицер нацистский на старости лет нуждался в продуктах? Я — нет. В учебниках современной истории об этом умалчивают, но даже жить не всем было где, а если было, то там то крыша течет, то стена отваливается. Прям в этот дом заезжали депутаты от партии президентской, с цветами и улыбками, их встречал старик или бабуля, которые как будто только что из концлагеря сбежали, худые, бледные, а тут жирные дяди в костюмах, да с хлебушком. И ведь до того довели, что встречали их с радостью, мол, как хорошо, что хоть сейчас вспомнили, но были и те, кто палкой прогонял, ибо не за такую страну они воевали, да и вообще не за эту страну, той страны, где они жили, уже нет, а в этой они нужны были только куклами на праздниках.

— Звучит грубо, не находишь?

— Не нахожу, было еще хуже, к людям относились, как к скоту, миллионные салюты, какие-то законы об оскорблении ветеранов, а в итоге этот ветеран домой приходит и жрет тушенку времен Второй мировой, меня это настолько сильно бесило, что я даже петицию создавал, мол, прекратить растраты миллионные бюджета на все эти праздники бесполезные до тех пор, пока не будет обеспечен каждый ветеран ВОВ, который все еще жив. Их уже тогда мало было, сейчас-то вообще нет, даже не все деньги с торжеств бесполезных уходили бы, салют тоже был бы, просто скромнее.

— Петиция? У нас? Ахаах, помогло?

— Подписало ее пару десятков тысяч человек, видимо, праздничка всем хочется, а что там со стариками — не их дело. В любом случае вспоминать об этом нет смысла, разве что в контексте современной истории, о том, какими мы были да какими стали.