Я прошу тебя возвратиться - [28]

Якубчик обрывает медсестру: "Это же как понимать прикажешь?" И Ниночка говорит: "Те недостающие страницы дневника должны были дописать вы, Павел Федотович. Вы! Вот так и понимать, - медсестра направилась к двери. Свечку не забудьте. Спокойной ночи". - И вышла. Якубчик, ошарашенный, минуту-другую стоит посреди комнаты, смяв каблуком ковер, как Иван Грозный в момент убийства своего сыпа.

Хлопнула ставенка. Застучал на комоде "Витязь".

Я сплю и не сплю. А может, там, в госпитале, вовсе вса не так, как мне представилось. Может, дежурит сегодня другая медсестра, не Ниночка. И мой шеф спокойно дремлет и во сне ведет со своими внуками бесконечные игры. А может, в городок ворвалась зеленая машина, доставившая в травматологическое отделение пострадавшего. И дежурный по хирургическому циклу полковник Якубчик три часа кряду стоит у операционного стола...

Я сплю и не сплю. Вдруг ощущаю, как мои волосы трогают трепетные пальцы. Сквозь сомкнутые векп вижу фигуру женщины в наброшенном халате. О, как она осторожна! Она боится спугнуть тншпну во мне. А если я не сплю, если вскочу неожиданно: "Вы что-то хотели?" Тогда она торопливо зашепчет: "Одеяло сползло на пол, я его поправила..."

Скрипит ветхая ставенка, качается на ветру, отсчитывает множество мгновений, умещающихся в эту одну длинную-предлинную ночь.

Осторожный стук в дверь. Мгновенно открываю глаза. За окнами светло. Просто меня не захотела будить хозяйка дома до прихода Полины Ивановны. А сама проснулась давно: печка, слышу, гудит, раздаривая вокруг приятное тепло, хорошо ощущаемое в деревенской хате морозным утром. Вера Андреевна шагнула в сени навстречу осторожному стуку. Ко мне доносятся какие-то неясные женские голоса. А потом медленно открываются двустворчатые двери в горницу. Улыбчивое лицо Веры Андреевны, ее спокойные слова:

- К вам приехали.

Я уже успел вскочить с кровати, встряхнуться ото сна, чтобы ее сообщение не принять за какую-то нелепицу. Но не успеваю открыть рта, как слышу:

- Вот и я.

На пороге комнаты, в расстегнутом пальто, вытягивая шею из-за плеча Веры Андреевны, появилась, как из волшебства, Анна. Из всех мгновенно возникших догадок мозг выбирает главное: какой же я тупица. Тогда, на Крещатике, я чуть было не сотворил катастрофу, предлагая Анне, словно рыцарские доспехи, руку и сердце.

А как важно до срока оставаться на своих местах! Тогда и полету нет конца.

- Здравствуй, - сказал я немного радостно и так обычно, как нужно говорить на людях.

- Здравствуй, - сказала Анна, сдерживая восторг и растерявшись, как это обычно бывает при посторонних.

Вера Андреевна закрыла двери, оставила нас одних.

- Откуда ты? Как ты могла?

- Тихо. Я твоя жена, - Анна сбросила с плеча сумку, бросилась ко мне, повисла на шее. - Ты радуйся, что я приехала, радуйся, раз проснулся. - И она звонко, так, чтобы слышала через дверь Вера Андреевна, целовала меня в щеки, в колючий подбородок.

Я чувствовал ее морозные губы, шершавые пальцы, отбрасывавшие с моего лба волосы, и тогда впервые я привлек ее к себе и только теперь, ч объятиях, ощутил такой, какой представлял себе ночами наедине. Оказывается, кроме позвоночников, есть еще под этим солнцем женские груди. Вот они упираются в меня и сами, как два солнца, обжигают вечной тайной. И никакая профессия не властна над ней.

- Ты сумасшедшая, - говорю я, задыхаясь.

- Но ты не упрячешь меня в психиатричку. Потому что я люблю тебя, майор медицинской службы.

Вера Андреевна постучала в дверь. Предлагает позавтракать нам одним, она торопится в поссовет, а там мы все встретимся у обелиска.

- Ну, как тут у тебя? - тихо спросила Анна.

Как тут у меня? Рассказываю все подробно. Баба Настя, дед Федосей, Полина Ивановна. И ничего, одни легенды.

- А вот это моя родственница, - говорю и показываю на портрет дочери Веры Андреевны и пытаюсь доказать, что это так, что все совпадает по времени.

Анна слушает, раздумывая, складывает губы трубочкой, а потом говорит:

- Нет, здесь что-то другое. По что?

Нам пора идти.

На улице свежо и еще пустынно.

- Такси отпускать? - спросила Лнна, указав на машину, стоявшую на дороге.

- Это ты от самого Ворошиловграда?

- Ага. В аэропорту поймала.

- Нет смысла. Сегодня нужно возвратиться в Киев.

- Я тоже так подумала.

Какой-то обязательный деловой разговор. Неужели такие разговоры должны вести между собой муж и жена?

А как же тогда полет?

Подходим к машине. Наклоняюсь к ветровому стеклу.

- Решила вас пока не отпускать. А?

Водитель податливо повел плочами. Где мы с ним виделись? Вроде знакомое лицо. Да уж не Аксенов ли Коля? В мгновение ока, как любит говорить Полина Ивановна, память перенесла меня в отдаленный гарнизон...

Ранение в спину... Наши руки, соединенные трубкой, по которой идет к нему моя кровь... Говорят, не только по фамильному родству признается братство. Помню, тогда Коля просил меня написать письмо девушке, мол, не подняться мне с койки. А потом, уже после увольнения в запас, дал о себе знать: "Верно вы сделали, товарищ майор, что письмо не отправили. Теперь у нас трое ребятишек. Вот, выходит, скольких вы сразу спасли! И тех, кто от наших детей жилку жизни потянет..."