Я резко обернулся. Был бы ствол — он оказался бы в моих руках. Ствола не было. Сюда, «в мир», мы приходим без оружия. Нужно будет вернуться — всё будет там. «За периметром». Спрятанное в тайничках, схронах, отданное «на хранение» надёжным людям… Просто брошенное под ближайший куст у самой «колючки». Сюда же мы приходим чистыми… Как ангелы.
Тёмный, абсолютно неподвижный силуэт у деревянных брёвен амбара. Это сказал он. Лица — не разглядеть — в тени. Но голос…
— Саня?
Да, это был он: Санька-Отморозок. Я понял это за секунду до того, как недвижимая тень ответила мне:
— Он самый…
Я подошёл ближе. Чиркнул спичкой, поджигая сигарету. Не потому, что вдруг захотел курить. А потому, что нужно было срочно скрыть волнение. И ещё — разглядеть Саньку.
Это действительно был Мёртвый. Одного взгляда при слабом огоньке спички было достаточно, чтобы убедится в правильности новой клички. Мёртвый. Неподвижное, осунувшееся лицо, тусклые, без выражения глаза. Неживые растрескавшиеся губы. Но всё же это был он — Саня. Я присел рядом.
— Я думал, у Гуги ты меня не узнал…
Я вздохнул. Как бы это ему сказать?
— Ты изменился. Санёк. Сильно…
Чёрная тень слева от меня молчала. Мне стало нехорошо — как-то неуютно. Будто я действительно сидел рядом с покойником.
— Изменился… — как-то странно произнёс Мёртвый.
И снова замолчал. Что бы хоть что-то сделать, я протянул ему пачку «Winston». Саня протянул руку — каким-то деревянным движением, совсем не так, как когда-то. Вытянул сигарету, при этом выронив из пачки ещё четыре. Когда я видел его в прошлый раз? Месяц назад? Полтора? Тогда Саня был — как дикая кошка: резкий, быстрый, ловкий… Теперь эту кошку как будто отравили. Это был он, и в то же время не он.
— Ходишь? — неопределённо спросил он, кивнув головой куда-то влево.
Впрочем, его жест я понял: конечно, Санёк спрашивал о ней, Зоне.
— Хожу… Пока. Сам — то как?
— Я? — как будто удивился вопросу Мёртвый: — я тоже… Пойду. Потом…
— С артами нынче туговато… Я вон на «собачек» перехожу… — поделился я своими наблюдениями.
Мёртвый, наконец, справился с зажигалкой и задымил. Что касается меня, то зажигалок я вовсе не ношу. Привык к спичкам, хотя теперь делают их вовсе погано. Не спички — дерьмо…
— Я тоже… На «собачек»… — Мёртвый произнёс это так, что по моей спине пробежал ощутимый холодок.
Не позавидовал бы я тем «собачкам», на которых решил поохотиться Мёртвый. Не дожидаясь моего ответа, он продолжил:
— Ещё раз схожу, и всё…
— «Завяжешь»? — спросил я больше для приличия.
Уж мне-то было видно, что Мёртвый «завязал» уже. Какой из него охотник?
— «Завяжу». Железно…
— Ну, а потом что? Жить на что будешь? Или накопил уже?
Мёртвый впервые за время разговора повернул ко мне лицо. Пустые, какие-то серые глаза, освещённые слабым огоньком сигареты, смотрели страшно — как будто и не видели ничего. И только в один миг — один-единственный миг я заметил что-то в глубине этих глаз. Что-то старое… Знакомое. Живое.
В кармане громко звякнул мобильник. Чертыхнувшись от неожиданности, я приложил трубку к уху:
— Да, Гуга…
Гуга передавал неприятную новость: забрать нас сегодня некому, машина не пришла. С ночёвкой туго: у него приезжие всё разобрали… Впрочем, по старой дружбе он местечко-то подыщет, у кого-то из местных…
Я с досадой бросил мобильник в карман. Надо же… Впереди целая ночь в Хвое. С полным рюкзаком… Ничего хорошего.
— Что там? — поинтересовался Саня.
— Да Гуга звонил… Буду хату искать, — в сердцах высказал я.
— Не ищи… Хочешь — ко мне иди. Место найдём…
Нет, ещё минуту назад от такого предложения я отказался бы точно. Не нравился мне теперешний Саня, совсем не нравился. Но… Но.
— Ладно… Я только рюкзачок заберу, лады?
Забрав у Гуги свой рюкзак, я неспешно плёлся к Саниной хате. Собственно, во мне боролись две мощные эмоции: с одной стороны, ночевать у Мёртвого совсем не хотелось. Больно сильно в нём сквозило что-то нечеловеческое, неживое. С другой стороны, не уважить, отказаться… Ничего плохого мне Санёк не сделал. Клубок противоречий, в общем-то… Иногда я останавливался, как тот буриданов осёл, не в силах определится. И всё же, поразмыслив, шёл дальше.
Санькину хату я хорошо знал. Подойти к ней можно было от леса — хмурые сосны заходили чуть ли не сам двор. Уже в сумерках я легко перескочил через невысокие жерди забора, обошёл хату со стороны хлева и ступил на крылечко. Заметил свет в окошке — живой свет от печки или керосиновой лампы. Постучал.
Мне открыл сам Саня. Мне опять больно кольнуло сердце: не таким я его помнил. Я помнил его разбитным, весёлым парнем, с душой нараспашку, с опасными, но открытыми глазами, с вечной издевательской улыбкой на губах. Теперь это был совсем другой Санька. Это был Санька, прибитый горем и Зоной, обожжённый Чёртовым Маревом и обложенный со всех сторон, как загнанный зверь.
Я вошёл. В хате было темновато, и только живой огонёк печки давал какой-то свет. Впрочем, и этого света было достаточно, чтобы разглядеть, что в кухоньке был кто-то ещё.
— Настя, не бойся, это Кир… — глухо промолвил Саня, и я понял, чья это фигура застыла в уголке.
— Заходи, братуха… Я знал, что ты не откажешь…
