Я пришел умереть - [3]

Самым видным был Блондин. Волосы — и вправду белые, глаза — голубые, как лёд. Бабам такие нравится. А вот сам Гуга такой глаз не любил: чувствовался в нём холод. Блондин вёл себя пораскованней, однако эта раскованность Гуге не нравилось вовсе. Цеплял на улице местных девчонок, заглядывал на его Миленку… Гуга даже дочери приказал — в «Ротонде» больше не появляться. От греха подальше… Рисовался Блондин, это было видно. Даже костюмчик светленький носил — в отличие от других, которые закутывались в тёмное. Было в нём что-то… ненастоящее, что ли. Как вот в Щелкунчике — прекрасный принц в обличие уродливой куклы… Только наоборот.

Буйвол своей кличке соответствовал. Полностью. Даже глазки у него наливались кровью точно так же, как у дикого сородича, когда тот начинал злиться. Но был Буйвол большим молчуном, внимание на себя обращать не любил и, в общем, хлопот Гуге не доставлял. В отличие от его дружка — Жжёного. Правда, звали его ещё и Африкой. Было за что: кожа у Жжёного была практически чёрной, губы — действительно африканскими: толстыми да мясистыми, и даже глаза — тёмно-карие, практически чёрные, ассоциировались с пустынями да джунглями, но никак ни со средней полосой. Тем не менее, Гуга был уверен, что Жжёный — представитель белой расы.

Африка имел характер беспокойный и весёлый. Только веселость эта Гуге была ох как не по сердцу. Ни одного посетителя, которые теперь и так редко посещали «Ротонду», Африка не упускал без того, чтобы не дать воли своему острожному юмору. Гуга его опасался: заводился-то Африка с полуоборота, а попасть под его пудовые кулаки не очень — то хотелось. Тем более с кормы Африка напоминал Тайсона в его лучшие годы: коротко стриженая башка, широкая спина с прокаченными плечами. Наверное, именно поэтому Жжёный носил майки без рукавов.

О виде деятельности Длинного Гуге и догадываться было нечего. С первого взгляда Гуга распознал в нём киллера. Да, разные они бывают — эти наёмные убийцы. Только взгляд у них всегда одинаковый. Выцветший, несмотря на цвет глаз. Пустой и оценивающий. Взгляд человека, потерявшего душу. Это в фильмах они — романтики. Способные любить или хотя бы творить человеческие поступки. Брехня это. Гуга знал. Нечем им любить. Зомби не любят. Потому что они — уже не люди. Убить другого — это им под силу. Полюбить — нет.

Длинный был опасен, но не страшен. Гуга знал, что дай Шван приказ — и этот бесцветный, серый мужчинка с постоянной кривой ухмылочкой на лице без всяких разговоров «хлопнет» любого, на кого укажет начальник. Те, остальные, тоже могли убить (и, Гуга был в этом уверен — убивали), но… Но. Эти были скорее бойцами. И разницу между ними Гуга видел чётко.

Всё бы ничего, да только засобирались, наконец, ребятки в поход. Гугу ничем особым не напрягали — видать, всё нужное собрали загодя. Но как-то вечерком подошёл к нему Шван, и задушевно спросил, не знает ли он какого-нибудь проводника из местных. За хорошие деньги. Только за «колючку», чтобы всё тихо было. И — надёжного.

Знать-то Гуга знал. Только вот отправлять кого-то из своих с такими — не хотел никак. Да и кто согласится? Народ тут всё больше мирный, семейный. Одно дело — сталкёра за «колючку» перекинуть, пусть даже группку. А тут — бригада головорезов. Зачем, почему — совсем непонятно. И уверенности, что вернёшься — никакой. Мало ли… Следы заметать начнут, либо рожа не понравится… В общем, задачка для Гуги выдалась непростой. Собирался, было, соврать, сказать, что не знает ничего и вообще его дело — сторона, но, лишь глянув в лицо Швана, понял: не прокатит. Чего доброго, ещё самому вести придётся. На одной-то ноге…

Долго думать не приходилось. Эх, кабы пораньше, кабы до Настеньки — так Саньку — Отморозка посулил бы. Тот — рубаха-парень, ему чёрта давай — переведёт. Но теперь… Теперь «сдавать» Саньку не хотелось. Больно уж душевно у них с Настей получалось.

Гуга попросил время. Шван кивнул — полчаса. Удалившись в свою каморку, Гуга принялся вызванивать всем, кто засветился ходками за периметр. Но, заслышав, кого придётся вести, народ дружно отказывался. Открестилась от «заработка» даже молодёжь, несемейная и расторможенная. Не было доверия Швану и его бригаде. Не было. Оставался только Саня… Гуга набрал номер. Сбросил. Откинулся на спинку деревянного стула. Опять набрал. Нажал «вызов». «Саня?».

В общем, пришёл Саня. Пообщался со Шваном. Покалякали они душевно, расписал Шван красиво — что и почём, деньгу напророчил немалую. И наблюдал Гуга из своего угла, как идёт беседа. Очень уж скользкий народ с обеих сторон: Шван и его компания — как жбан с кобрами, а Санька… Вот то-то и оно, что не зря Саньку Отморозком кликали. А деньги ему были нужны, ох как нужны… Перед свадьбой-то.

Но, видать, и Шван дураком не был. Понял, что за птица — Санька. Посему говорил красиво, грамотно. Своих отослал сразу — что б не вякнули чего лишнего. Ох, и нужен был им проводник, видать, позарез нужен… Видать, и ждали тут именно его — проводника. Который не явился… Что — почему — можно было только догадываться. Но в тёмных делишках всяко может случиться. Не его, Гуги, дело это. Но если пляшется у них с Отморозком — так пусть тому и быть. Хоть уберутся они из Хвои. А то ведь стервенеют потихоньку… Не к добру.