Я пришел к тебе с приветом… - [5]

Тебе отрадно так поднять чело

С лица земли, где все темно и скудно,

К нам, в нашу глубь, где пышно и светло».

22 ноября 1876

«Измучен жизнью, коварством надежды…»

Die Gleichmäßigkeit des Laufes

der Zeit in allen Köpfen beweist

mehr, als irgend etwas, daß wir

Alle in denselben Traum versenkt

sind, ja daß es Ein Wesen ist,

welches ihn träumt.

Schopenhauer[2]

1

Измучен жизнью, коварством надежды,

Когда им в битве душой уступаю,

И днем и ночью смежаю я вежды

И как-то странно порой прозреваю.

Еще темнее мрак жизни вседневной,

Как после яркой осенней зарницы,

И только в небе, как зов задушевный,

Сверкают звезд золотые ресницы.

И так прозрачна огней бесконечность,

И так доступна вся бездна эфира,

Что прямо смотрю я из времени в вечность

И пламя твое узнаю, солнце мира.

И неподвижно на огненных розах

Живой алтарь мирозданья курится,

В его дыму, как в творческих грезах,

Вся сила дрожит и вся вечность снится.

И все, что мчится по безднам эфира,

И каждый луч, плотско́й и бесплотный, —

Твой только отблеск, о солнце мира,

И только сон, только сон мимолетный.

И этих грез в мировом дуновеньи

Как дым несусь я и таю невольно,

И в этом прозреньи, и в этом забвеньи

Легко мне жить и дышать мне не больно.

2

В тиши и мраке таинственной ночи

Я вижу блеск приветный и милый,

И в звездном хоре знакомые очи

Горят в степи над забытой могилой.

Трава поблекла, пустыня угрюма,

И сон сиротлив одинокой гробницы,

И только в небе, как вечная дума,

Сверкают звезд золотые ресницы.

И снится мне, что ты встала из гроба,

Такой же, какой ты с земли отлетела,

И снится, снится: мы молоды оба,

И ты взглянула, как прежде глядела.

1864 (?)

«Когда Божественный бежал людских речей…»

Когда Божественный бежал людских речей

        И празднословной их гордыни,

И голод забывал и жажду многих дней,

        Внимая голосу пустыни,

Его, взалкавшего, на темя серых скал

        Князь мира вынес величавый.

«Вот здесь, у ног твоих, все царства, – он сказал, —

        С их обаянием и славой.

Признай лишь явное, пади к моим ногам,

        Сдержи на миг порыв духовный —

И эту всю красу, всю власть тебе отдам

        И покорюсь в борьбе неровной».

Но Он ответствовал: «Писанию внемли:

        Пред Богом-Господом лишь преклоняй колени!»

И сатана исчез – и ангелы пришли

        В пустыне ждать Его велений.

<1874>

Ничтожество

Тебя не знаю я. Болезненные крики

На рубеже твоем рождала грудь моя,

И были для меня мучительны и дики

Условья первые земного бытия.

Сквозь слез младенческих обманчивой улыбкой

Надежда озарить сумела мне чело,

И вот всю жизнь с тех пор ошибка за ошибкой,

Я все ищу добра – и нахожу лишь зло.

И дни сменяются утратой и заботой

(Не все ль равно: один иль много этих дней!),

Хочу тебя забыть над тяжкою работой,

Но миг – и ты в глазах с бездонностью своей.

Что ж ты? Зачем? – Молчат и чувства и познанье.

Чей глаз хоть заглянул на роковое дно?

Ты – это ведь я сам. Ты только отрицанье

Всего, что чувствовать, что мне узнать дано.

Что ж я узнал? Пора узнать, что в мирозданьи,

Куда ни обратись, – вопрос, а не ответ;

А я дышу, живу и понял, что в незнаньи

Одно прискорбное, но страшного в нем нет.

А между тем, когда б в смятении великом

Срываясь, силой я хоть детской обладал,

Я встретил бы твой край тем самым резким криком,

С каким я некогда твой берег покидал.

1880

Добро и зло

Два мира властвуют от века,

Два равноправных бытия:

Один объемлет человека,

Другой – душа и мысль моя.

И как в росинке чуть заметной

Весь солнца лик ты узнаешь,

Так слитно в глубине заветной

Все мирозданье ты найдешь.

Не лжива юная отвага:

Согнись над роковым трудом —

И мир свои раскроет блага;

Но быть не мысли божеством.

И даже в час отдохновенья.

Подъемля потное чело,

Не бойся горького сравненья

И различай добро и зло.

Но если на крылах гордыни

Познать дерзаешь ты как бог,

Не заноси же в мир святыни

Своих невольничьих тревог.

Пари всезрящий и всесильный,

И с незапятнанных высот

Добро и зло, как прах могильный,

В толпы людские отпадет.

14 сентября 1884

Смерти

Я в жизни обмирал и чувство это знаю,

Где мукам всем конец и сладок томный хмель;

Вот почему я вас без страха ожидаю,

Ночь безрассветная и вечная постель!

Пусть головы моей рука твоя коснется

И ты сотрешь меня со списка бытия,

Но пред моим судом, покуда сердце бьется,

Мы силы равные, и торжествую я.

Еще ты каждый миг моей покорна воле,

Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;

Покуда я дышу – ты мысль моя, не боле,

Игрушка шаткая тоскующей мечты.

<1884>

«Не тем, Господь, могуч, непостижим…»

Не тем, Господь, могуч, непостижим

Ты пред моим мятущимся сознаньем,

Что в звездный день твой светлый серафим

Громадный шар зажег над мирозданьем

И мертвецу с пылающим лицом

Он повелел блюсти Твои законы,

Все пробуждать живительным лучом,

Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, Ты могуч и мне непостижим

Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,

Ношу в груди, как оный серафим,

Огонь сильней и ярче всей Вселенной.

Меж тем как я – добыча суеты,

Игралище ее непостоянства, —

Во мне он вечен, вездесущ, как Ты,

Ни времени не знает, ни пространства.

1879

Никогда

Проснулся я. Да, крышка гроба. – Руки

С усильем простираю и зову

На помощь. Да, я помню эти муки

Предсмертные. – Да, это наяву! —

И без усилий, словно паутину,