Я предупреждал о войне Сталина. Записки военного разведчика - [5]

— Садись, у тебя дырка в голове! Да-с, дырка! Слушай еще раз.

И терпеливо, подробно разъяснял нам тактику боя взвода, роты, разбирал наши ошибки при решении тактических задач. При этом не было в нем, не чувствовалось презрения и пренебрежения к «кухаркиным детям». Ворчливость генеральская, но не злая и оправдывалась тем, что нелегко было преодолеть наше «тугоумие».

Следует напомнить, что середина 20-х годов была тем временем, когда старая интеллигенция начала пересматривать свое отношение к Октябрьской революции. Даже Павел Иванович Милюков, вождь самой устойчивой контрреволюционной партии, стал «сменять вехи» своих взглядов на роль русской интеллигенции в революционной России. Значительная часть интеллигенции, оставшейся в стране, стала честно работать в советских организациях.

Одним из таких честных интеллигентов был и наш курсовой командир — старый офицер дворянин Бернасовский. Курсанты, в том числе и я, «комсомольский вожак», первое время встретили его назначение открыто враждебно. Как это так: дворянин, «голубая кровь и белая косточка», недобиток старорежимный, золотопогонник будет нас воспитывать и учить?! Как воспитывать, чему учить?! Меня, бедняка, комсомольца?!

Однако Бернасовский, как бы не замечая нашей враждебности, очень спокойно и настойчиво разъяснял и внедрял среди нас общие понятия о дисциплине в армии, и, конечно, особо в армии революционной. А я был одним из первых нарушителей этой дисциплины. Бернасовский смело пошел на конфликт со мной, секретарем комсомола. И победил. Победил не административным путем, а настойчивым разъяснением моих ошибок.

В частности, он заметил мою любовь к чтению и указал на ошибочность моего бессистемного чтения. Он дал совет, как читать и что читать. Для знакомства с русской литературой он дал мне подробный и последовательный список произведений русских классиков. В конце концов дворянин-офицер преодолел мои партизанские наклонности. А я лично с его помощью значительно улучшил и повысил свое общее образование.

Глубоко потрясла всех нас, курсантов, смерть Ленина. До сих пор во всей свежести хранится память о том собрании, на котором комиссар школы Кирпонос дрожащим голосом, со слезами на глазах произнес:

— Товарищи… Ленин умер.

И замолчал, низко склонив голову.

Выпуск школы «Червонных старшин», 1925 г. 2-й ряд сверху, третий слева — В.А. Новобранец

Мы несколько минут сидели будто парализованные. Потом послышались тяжелый вздох и плач. Один, другой… и вот плачет весь зал — пятьсот молодых парней из сел и городов Украины…

Комиссар медленно, с трудом подыскивая и произнося слова, сдерживая слезы, говорил о тяжелой утрате для партии, для всего народа, для всей мировой революции. «Но, — призывал комиссар, — революция не кончилась! Революция будет идти вширь и вглубь, и потому нельзя опускать руки, нельзя расслаблять свою волю, а надо еще более укреплять ряды партии и комсомола. Нужно гений Ленина хоть частично восполнить новым большим отрядом коммунистов».

Был объявлен массовый прием в партию за счет рабочих. И я записался.

Через три месяца я был принят кандидатом в члены партии.

В августе 1925 года я с отличием окончил школу и со званием командира взвода (один кубик на петлице) был направлен в территориальный 296-й стрелковый полк, стоявший в лагере под Черкассами. Принял взвод. Красноармейцы территориальных войск — бородатые и усатые дядьки. Во время занятий они обращались ко мне:

— Сынок, а як цей гак (крючок) называется?

Так началась моя служба в Красной армии.

Перед поступлением в Высшую Военно-теоретическую школу ВВС РККА, 1927 г. Средний ряд, второй справа — В А. Новобранец

После шестилетней работы в войсках на различных должностях: командира взвода, курсанта школы летчиков, слушателя военно-политических курсов им. С.Е. Каменева, командира и политрука роты — я в 1931 году поступил на учебу в Академию им. Фрунзе.

Попасть в Академию было заветной мечтой каждого офицера. Однако далеко не каждому это удавалось. К поступающим предъявлялись очень высокие требования по общеобразовательной, политической и военной подготовке. Все те курсы и школы, которые я проходил, фундаментальных знаний мне не давали. И я решил самостоятельно систематически готовиться по программе. Кроме того, в Киеве мне удалось посещать специальные курсы по подготовке в Академию при Доме Красной армии. Многолетний труд увенчался успехом. Весной 1931 года я выдержал экзамен при очень напряженном конкурсе (13 человек на одно место).

Среди слушателей я оказался самым молодым — мне было 27 лет при основном возрасте моих товарищей в 30–35 лет. Большинство слушателей были участниками Гражданской войны, например Рыбалко, Шедоренко, Баграмян, Конев. В Отечественной войне они стали маршалами.

Несмотря на этот, как говорят, трудный возраст для учебы, старшие товарищи прекрасно учились, и нам, молодым, приходилось здорово нажимать, чтобы от них не отстать. Особо выдающиеся способности в учебе показали упомянутые выше будущие маршалы.

Я «звезд с неба не срывал», но в общем академическую программу усваивал неплохо.

На одном курсе со мной учились Пилипенко, Ткаченко, Туловский, Разуваев, Аркуша, Жадов, Самохин, Чернигов, Эккель и др. (фамилии не помню). Пилипенко Антон Петрович был моим другом еще по школе «Червоных старшин». Вместе в одних частях мы служили, вместе на Курсах учились. Дружили семьями. В Отечественную он стал генерал-полковником. Разуваев и Жадов стали генералами армии. Жадов в Академии был по фамилии не Жадов, а Жидов. Вася Жидов — так мы его называли. В Отечественную он свою фамилию изменил. Приятно сознавать, что из нашего курса вышло много столь прославленных полководцев и военачальников. Другом моей молодости еще со школы «Червоных старшин» является Аркуша Александр Иванович, ныне генерал-майор в отставке, с которым я поддерживаю связь по сей день.