Я — посланник - [97]

— Тогда что здесь делаете вы? — интересуюсь я. — Вы-то как узнали, что я примчусь сюда прямо сейчас?

— Тот, кто нанял, тот и сказал, — невозмутимо отвечает Дэрил.

— Сказал, что ты сюда придешь, — снова вступает Кейт.

Замечательный у них сегодня дуэт. Согласованный.

— Вот мы и пришли.

И он улыбается — я бы сказал, сочувственно.

— Он ни разу не ошибся, всегда все правильно говорил.

Я пытаюсь осмыслить сказанное.

— Ну…

Начало хорошее, а вот что говорить дальше?

Ага, вот и нужные слова:

— И кто вас нанял?

Дэрил лишь качает головой:

— Эд, не знаю. Мы просто делаем, что приказано. — И он закругляется: — В общем, Эд, тебе сказали прийти сюда, чтобы ты понял: так, как умер твой отец, ты, Эд, умирать не хочешь. В общем, как-то так. Понял?

Я киваю в ответ.

— А теперь мы должны тебе кое-что сказать. А потом исчезнуть из твоей жизни.

Я напрягаюсь:

— И что же это?

Они уже идут прочь.

— Просто подожди еще немного.

Я стою как дурак.

А что мне еще делать?!

Дэрил и Кейт шествуют по дорожке и растворяются в темноте. Все, они ушли. Я их больше никогда не увижу.

— Спасибо, — бормочу я.

Но они меня, конечно, не слышат. А жаль.

Через несколько дней я понимаю, что ожидание разрушает мне мозг. Я не могу больше ждать! Мне плохо! И тут ко мне в такси садится парень в джинсах, пиджаке и бейсболке. А я еду с работы — рано утром, почти на рассвете.

Он садится на заднее сиденье.

Все как обычно.

Я спрашиваю, куда едем.

Все как обычно.

И тут он говорит:

— Шиппинг-стрит, двадцать шесть.

А вот это совсем необычно.

От этих слов меня перекашивает, и я еле успеваю затормозить.

— Езжай, езжай, — говорит он, не поднимая глаз. — Я же тебе сказал, Эд: Шиппинг-стрит, двадцать шесть.

И я еду.

Мы не обмениваемся ни единым словом. Вот и наш пригород. Я еду очень осторожно, глаза нервно моргают. Сердце бьется как сумасшедшее.

Вот и поворот на мою улицу. Я останавливаю машину перед своим домом.

И тут парень на заднем сиденье снимает бейсболку и смотрит на меня. И я вижу его лицо в зеркале заднего вида.

— Так это ты! — ору я.

— Ага.

Это даже не шок. И не крайнее изумление. Это вообще черт-те что! Я даже двинуться не могу! Все мысли из головы повылетали! Потому что на заднем сиденье расположился неудачливый грабитель из самого начала моего рассказа — тот, что пытался взять банк. Те же рыжие усишки, та же страшная до невозможности рожа.

— Шесть месяцев-то уже прошло, — объясняет он.

Дружелюбно так объясняет.

— Но…

— Ты, главное, вопросов не задавай, — перебивает он. — Езжай дальше. На Эдгар-стрит, сорок пять.

Я делаю, как он говорит.

— Теперь на Харрисон-авеню, тринадцать.

И так, один за другим, мы с незадачливым грабителем объезжаем все адреса. Миллы, Софи, отца О’Райли, Энджи Каруссо, братцев Роуз.

— Ну что, припоминаешь? — всякий раз спрашивает он.

А я возвращаюсь мыслями к каждому адресу, к каждому посланию.

— Да, — отвечаю. — Как же не вспомнить.

— Отлично. Теперь на Глори-роуд. Клоун-стрит. А потом к дому твоей мамы. Ариэль-стрит. Последние три адреса ты и сам знаешь.

Мы катаемся по пригороду от улицы к улице, а солнце ползет вверх по небу. Подъезжаем к дому Ричи, потом к детской площадке с нестриженой травой, потом к дому Одри. И каждый раз меня захлестывают воспоминания. Временами мне даже хочется остановиться и погрузиться в них полностью.

Остаться там, вместе с ними, навеки.

Стоять с Ричи по колено в реке.

Смотреть, как Марв качает дочку.

Танцевать с Одри в разгорающемся пламени рассвета.

— А теперь куда? — спрашиваю я, когда мы возвращаемся к моему дому.

— Вылезай, — говорит он.

Ну что ж, делать нечего.

Я спрашиваю:

— Это ты все подстроил? Специально пытался ограбить банк, чтобы…

— Эд. Пожалуйста. Просто заткнись.

Мы стоим рядом с машиной в утреннем солнечном свете.

Он роется в кармане пиджака и что-то достает. Зеркальце.

— Помнишь, что я сказал на суде?

— Помню.

У меня даже слезы на глаза навернулись.

— Повтори, что ты помнишь.

— Каждый раз, поглядевшись в зеркало, вспоминай: ты — покойник.

— Вот именно.

Незадачливый грабитель отступает на шаг и оглядывает меня. Потом криво улыбается и отдает зеркальце. Я смотрю на свое отражение.

— Ну, что скажешь? Разве сейчас в зеркале отражается покойник?

Я барахтаюсь в потоке воспоминаний — столько лиц, столько мест. Я обнимаю девочку на крыльце. Захожу к чудесной пожилой леди, которая ждет своего Джимми. Смотрю, как бежит девушка, — ее ноги в крови, но она все равно стремится к победе…

Я смеюсь вместе со священником. Вижу перепачканные мороженым губы Энджи Каруссо. Ощущаю, как зарождается верность друг к другу в братьях Роуз. Смотрю на ночь, которая озаряется огнями силы и славы, и как мать выплевывает мне в лицо правду о своем разочаровании — и о своей любви. И мы сидим с одиноким стариком в кинозале.

Я смотрю в зеркало и вижу, как мы с другом стоим по колено в реке. А вот Марвин Харрис раскачивает свою дочку, и она подлетает все выше и выше. А вот мы с Одри кружимся в танце любви — всего три минуты, но все же…

— Ну? — спрашивает он снова. — Все еще покойника видишь?

— Нет, — отвечаю я на этот раз.

— Ну что ж, значит, оно того стоило, — говорит грабитель.

И я понимаю: он отправился в тюрьму ради всех этих людей.