Я погиб в первое военное лето - [10]

- Коли мир, так мир, - решил Рууди и выудил из кармана брюк губную гармонику. Одним прыжком он оказался на обозной повозке, бросил карабин рядом с собой на поклажу, удобно перекинул ноги через задок и продул гармонику.

Потом он минутку подумал, по его дочерна загоревшему лицу пробежала знакомая усмешка. Так, песня выбрана. Над сутолочной площадью понеслась залихватская мелодия: Рууди играл, насколько хватало легких. Мало того. Эта мелодия была на слова, которые Рууди не мог не спеть. И над суетой рынка зазвучала берущая за душу эстонская песенка:

Эх, жизнь моя пропащая, день-деньской я пьян.

Жена моя гулящая, сын мой хулиган.

Паузы между куплетами сопровождались гармоникой. Разумеется, у Рууди не было жены, тем более гулящей, еще того меньше хулиганящих детей. Но жизнь была пропащая! Еще пуще, чем у человека, когда-то сочинившего эту мрачную песню.

Поэтому, наверно, ребята не очень-то смеялись, хотя черный юмор сольного номера Рууди во многом противоречил обстоятельствам настоящего момента.

У народа на рынке Рууди снискал огромный успех. Правда, наша колонна уже и раньше привлекала некоторое внимание, а лихое выступление Рууди тем более сделало нас объектом всеобщего интереса. Посыпались всевозможные вопросы: откуда мы идем, дрались ли уже с немцами, кто мы такие?

- Мый - эстонски топрувольтсы! - крикнул Рууди с телеги. - Мый немтса не поимсья! - Он и сам удивился своему блестящему знанию русского языка. Но тут, разглядев в толпе интересующихся "эстонскими добровольцами" пышных деревенских красавиц, он уже не смог противостоять своему природному тщеславию и с жаром заиграл вальс:

За любовь ты не требуй оплата?

и денег чужих не ищи,

но найди себе чистое сердце,

с которым лишь смерть разлучит.

Полк растянулся по селению, свернул направо и в прибрежных густых зарослях ивы развернулся по дивизионам. Это было хорошее место: песчаный берег, сухой и пологий, можно было купаться, поить лошадей, и для кухни вода под рукой. Через полчаса батареи, повозки и кони были так надежно спрятаны в кустах, что воздушная разведка противника не могла бы ничего обнаружить. Предусмотрительность оказалась не напрасной: после обеда одна немецкая "рама" пролетела над поселком, правда, довольно высоко.

До ночи марш не предвиделся, приказано всем отдыхать. Спросили у командира разрешения сходить в селение. В сущности, это была идея Ильмара. Он заметил на одном доме вывеску фотографа, и ему очень хотелось сняться.

Выяснилось, что Ильмар не ошибся: в поселке на самом деле имелось фотоателье, которое работало. Мы хотели получить моментальный снимок, только никто из нас не знал, как это будет по-русски. Все-таки мы сумели объяснить наше желание предупредительному и понятливому старику и довольно скоро получили еще мокрые фотографии: три молодых, лихо расставивших ноги артиллериста - я, Ильмар и Рууди.

Предложили старикану деньги, но он не взял.

- Фронтовикам бесплатно, - сказал он, поклонившись нам. С благодарностью мы пожали ему руку.

- Ну, видите, разве плохая была мысль, - сказал Ильмар, выйдя из помещения и на ярком солнце разглядывая фотографии, - приятно будет потом дома показать...

Дома?.. Будет ли? И когда?..

Ну и что, конечно, будет приятно показать.

15

Переехали мост.

Его бомбили с воздуха: по обеим сторонам огромные воронки, но сам мост остался цел. Спокойно и медленно текла извилистая река. У первой опоры лежали два трупа в синих хлопчатобумажных комбинезонах, один лежал на спине, другой - вниз лицом. Наверно, саперы, убитые во время бомбежки.

Первые увиденные нами трупы.

Очень тихо двигалась по мосту колонна.

16

Мы прибыли на место, и теперь нам не до шуток, это всем стало ясно.

Три дня мы занимали позиции: батарея и наблюдательные пункты окапывались, тянули линии связи.

Фронт, который раньше неясно гудел далеко на западе, совсем быстро нагнал нас. Вчера вечером на северо-востоке грохотало уже зловеще близко. Будь у нас хоть сколько-нибудь привычное ухо, мы могли бы перед рассветом в общем грохоте различить по временам громыхание танков. Немецкие разведывательные бипланы почти весь день были в воздухе. К счастью, штурмовики все-таки не появились.

Ночь прошла довольно беспокойно. Многие не спали, потому что те несколько километров, что отделяют нас от пехоты на передовой, это же такое небольшое расстояние.

- Но ведь непосредственно перед нами еще тихо, - утешал кто-то.

- Это ничего не значит, - отвечали ему, - гляди, пройдет там, правее, и появится с тыла, тогда что ты скажешь?

Действительно, это можно было допустить, потому что, как мы думали, там, на северо-востоке, сейчас ближе всего и сильнее всего грохотало.

Однако все же было ясно: ночью ничего не произойдет, так как мало-помалу все стало затихать.

Ну, а если от самого страшного, что может случиться и о чем никто не решается говорить вслух, тебя отделяет только короткая летняя белая ночь?

В кустарнике прятались на позиции передки орудий, почти сразу за ними у проселочной дороги стояла пушка-супница - наша кухня.

И вдруг оттуда, из темноты, донесся приглушенный разговор и стук котелков.