Я побывал на Родине - [25]

Ей сказали, что пока она может получить только временный паспорт и что она должна каждую неделю являться в милицию для продления этого документа. Это приводило ее в отчаяние. То, что она побывала в Германии и во Франции, легло на нее пятном, которое она не так-то скоро сможет с себя снять. Впрочем, как показало ближайшее будущее, паспорт ей каждую неделю отмечали беспрепятственно.

Я был все еще без документов.

По мытарствам: в госбезопасности

Спустя несколько дней после того, как я устроился на работу, мне пришла повестка из управления госбезопасности. Точный срок явки не был указан — я мог явиться на протяжении трех дней. Так как я был занят на работе, то попросил жену сходить узнать точное время, в которое я могу явиться. Жене было сказано, что я могу придти «в любое время дня и ночи». Я решил пойти на следующий день вечером после ужина (мне не хотелось днем уходить с работы).

Управление госбезопасности находилось в большом доме рядом с милицией. Когда я туда пришел, входная дверь была заперта. На мой стук открылось окошечко, вделанное в дверь, и выглянувший оттуда милиционер спросил, что мне надо. Я сказал, он велел мне подождать. Милиционер захлопнул окошко, но почти сразу отпер мне. В доме было совершенно тихо, как будто он был пуст.

Проведя меня в большую комнату, милиционер указал мне на стул возле двери и пригласил подождать. Сам он ушел. Тяжелое впечатление производила эта пустынная комната и царящая повсюду тишина. Мне казалось, что я не должен шевелиться, и я сидел тихохонько. Приблизительно через полчаса вошел молодой чекист.

— Добрый вечер, товарищ, — протянул он мне руку.

— Надеюсь, что для вас сейчас не поздний час и что у вас достаточно времени.

— Времени у меня — еще вся жизнь, — ответил я.

Чиновник госбезопасности уселся за свой письменный стол, но меня поближе не подозвал. Нам пришлось разговаривать через всю комнату. По началу, говоря о всяких пустяках, он посматривал в папку. В углу комнаты я заметил маленькую дверь. Она была приоткрыта — ни дать ни взять, как это было в милиции.

— У вас родители есть во Франции? — спросил меня чекист. Этот вопрос был явно рассчитан на неожиданность, потому что предыдущий разговор касался совершенно других предметов, и в момент, когда меня спросили о родителях, я говорил еще о чем-то другом — не помню, может быть, даже о погоде. Я однако, не дал застать себя врасплох и ответил решительным:

— Нет.

— А что с вашими родителями? Расскажите о них как можно подробнее.

— Отец умер очень давно, я его почти не помню, а мать погибла во время высадки союзных войск во Франции. Других родных у меня не было.

Когда я замолчал, то услышал треск пишущей машинки в соседней комнате. Техника, стало быть, одинаковая — что в милиции, что здесь. Человек, допрашивавший меня, продолжал рассматривать папку.

— Значит, у вас больше никого во Франции нет?

— Нет.

— Где же вы так по русски научились?

Я понял, что нужно быть осмотрительным.

— В той местности, где я жил, была русская колония — эмигранты со времени революции. Я общался главным образом с русскими детьми, и от них научился немного по русски. Но главное дело — родители этих детей учили меня русскому языку. И получилось то, что я иногда более чисто выражался по русски, чем русские дети. Взрослым эмигрантам это очень нравилось, и они часто ставили меня в пример своим детям, которые не старались изучать свой родной язык, а наоборот, легко офранцуживались. А мне русский очень нравился, и… результаты вы сами видите, вернее слышите.

— Так значит, у вас есть русские знакомые, которые живут во Франции?

— Да, были такие. Но немцы, оккупировав Францию, вывезли меня в Германию на работы, и когда я возвратился, то уж больше никого из своих русских знакомых не встретил. Многие погибли во время военных действий, а многие были эвакуированы и до сих пор не вернулись. Так что об этих людях я ничего сказать не могу.

— А чем они занимались? Это вы мне можете сказать?

— Они все работали на заводе, там же, где и мой отец.

— Я не об этом спрашиваю. Я хотел бы знать, какими они занимались политическими делами. Какие были у них партии. Кто стоял во главе этих партий. Вот это я хотел бы от вас узнать. А то, что они работали, это мы и без вас знаем. Ясно, что работали.

Задавая мне эти вопросы, он пристально, не отрываясь глядел на меня. Я думаю, он хотел знать, как на меня эти вопросы подействуют.

— Не могу вам ответить, — сказал я спокойно, — потому что и сам ничего не знаю. Какие-то партии у них наверно были. Но я в то время был совсем молодой и меня эта политика не интересовала. Я сам ни в какой партии никогда не состоял, и мне всегда было совершенно безразлично, кто в какой партии. Сожалею, ничего не могу вам по этому поводу сказать.

— Ну, как же можно совсем не интересоваться политикой! Это плохо. У нас в Советском Союзе все молодые люди интересуются политикой.

Зачем он все это говорит? Что я должен отвечать? Я ответил то, что мне показалось подходящим.

— Теперь меня политика немножко интересует — то, что касается Франции. Вот, например, Гитлер… он был враг Франции и, конечно, я был против Гитлера и против его партии. Вот такую политику я понимаю, и каждый понимает. А разное другое… Я от этого далекий.