«Я плачу только в подушку». Откровения «первой леди СССР» - [57]
Очень тяжело воспринимаю смерть. Не могу свыкнуться с тем, что человека, которого я знала, больше нет. Долго привыкаю к этому. Порой соберусь поздравить с днем рождения, а потом вспоминаю, что именинник умер. В последнее время часто думаю о смерти, о том, что ждет нас после нее. Не могу поверить в то, что все закончится. Коммунистке и материалистке подобные мысли не к лицу, но все равно не могу поверить. Или не хочу? Не знаю.
Хотелось бы не думать о плохом, но не получается.
За чтение «Графа Монте-Кристо» я в юности получила выговор. Комсомолке не годится читать буржуазную литературу. Про графа написано? Издано до революции? Получи выговор! Помню, как я плакала от несправедливости происходящего на комсомольском собрании и пыталась рассказать сюжет, но меня то и дело перебивали. Запомнила то собрание на всю жизнь и сделала выводы. Если я уверена, что человек кругом виноват, то все равно даю ему возможность высказаться. Может, я чего-то не учла? Может, у товарища были свои соображения? Пусть объяснит, а мы послушаем. Обрываю только тогда, когда начинают врать или юлить.
Моряка, ставшего графом, мне было жаль. Как можно тратить столько лет и сил на месть своим обидчикам, удивлялась я. Неужели он не понимал, что жизнь проходит впустую? Вспоминаю «графа» всякий раз, когда разговариваю с Кириленко[259]. Мы познакомились с ним в начале 44-го, когда я работала в райкоме[260]. Ответственному работнику ГКО[261] не понравилась моя принципиальность. Я не пошла ему навстречу, когда он обратился ко мне с одной просьбой. Мы поспорили, крупно. Кириленко пожаловался на меня первому секретарю, тот меня поддержал, и на этом дело закончилось. Вроде бы закончилось. На самом деле не закончилось. Он мстит мне до сих пор. Пока не было крупного повода, использовал каждую мелочь, а когда повод нашелся, раздул из него второе «трофейное дело»[262]. Министр культуры построила себе дачу из материалов, предназначенных для ремонта Большого театра! Зачем ей своя дача, если есть государственная? Дело выворачивали так, чтобы обвинить меня в хищении материалов. «Засиделась ты в министрах», – сказал мне Кириленко. Смету, которую я ему показывала, он смотреть не стал, смахнул рукой со стола. А я расписала все по графам – откуда мы взяли деньги, где что покупалось, приложила все квитанции. Пришлось идти со сметой к Брежневу. Поверх сметы я положила заявление о том, что сознаю свою ошибку и в подтверждение этого передаю дачу государству. Брежнев, в отличие от Кириленко, со сметой ознакомился и дал распоряжение, чтобы мне вернули всю сумму, потраченную на строительство. Дал понять, что дело с дачей закончено и вопросов ко мне больше нет. Но я знаю, что в руках у моих врагов появился еще один козырь. Отныне эта проклятая дача будет вспоминаться при каждом удобном случае. Проклинаю тот день, когда решила ее строить! Но так хотелось, чтобы у Светы с Маришкой была своя дача. Своя, которую у них не отберут. Помню, как в 61-м меня выгоняли с «секретарской» дачи[263]. Именно выгоняли, чуть ли не взашей. Пивоваров[264], тогдашний управделами, звонить мне побрезговал. Прислал сотрудника с бумажкой – освободить в 24 часа. Я разозлилась, позвонила ему сама. Что вы творите, спрашиваю. Как вы смеете? В старое время так жандармы с революционерами обращались – выслать в 24 часа. Что за срочность? Почему так грубо? А он мне – дача нужна товарищу Ильичеву[265], извольте освободить. Как будто товарищу Ильичеву жить негде! Все было унизительно – и слова Пивоварова, и его тон, и наглый взгляд его сотрудника. Я чувствовала себя оплеванной. Удивлялась тому, что все происходит не по-человечески. Не по-человечески сняли, не по-человечески гонят с дачи. Когда Светлана заговорила о даче, я вспомнила ту старую историю и согласилась – давайте строить. Свою дачу не отберут. Но ошиблась – и свою отобрали, вынудили отдать. У других членов ЦК по три дачи. Одна на сына записана, другая на дочь, а третья на тещу. Формально не придраться. А я не люблю ловчить, потому и записала дачу на себя. Почему рабочему или артисту можно иметь собственную дачу, а министру нельзя? Мне много говорили о скромности, тыкали в глаза. Как будто я построила дворец, а не небольшой домик. Марецкая сказала верно: «Стоял бы там шалаш, шума меньше не было бы». Да, не было бы. И если бы я смолоду не была такой принципиальной, такого шума тоже не было бы. Вечно моя принципиальность выходит мне боком. У правды одна голова, а у лжи их сотня.
Два вывода сделала четырнадцать лет назад. Первый – доверять можно только самым близким людям. Второй – люди считаются со мной, только пока я что-то значу. Перестану быть министром – заклюют меня.
Уходить надо молча. Не хлопать дверью. Иначе будет, как с Фадеевым. Опозорят посмертно на весь мир[266]. Только молча.
Из-за оставшегося в Канаде Барышникова[267] Кириленко устроил мне разнос. Обвинения сыпались одно за другим. Распустила всех, избаловала, халатно отношусь к делу, ослабила контроль, развалила работу и т. д. Я молча слушала и думала только обо одном – как бы не расплакаться. Слезы – это конец. Плакать в ответ на критику означает признать свою несостоятельность. Когда Кириленко закончил, я попросила высказать мне конкретные претензии. В чем моя халатность? Кого я «распустила»? Кого «избаловала»? Надо же соблюдать последовательность. В прошлый раз меня обвинили в тиранстве. Сейчас в том, что я всех балую. Как так? И по работе я готова отчитаться в любой момент. Никакого развала в моем министерстве нет. Все это прекрасно знают, и Кириленко в том числе. Разве один сбежавший артист может перечеркнуть все, что было мною сделано? Что же касается контроля, то он у меня на должном уровне. Барышников за все время своей работы в Кировском
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Единственный из восьми внуков И.В. Сталина, Евгений Джугашвили является единомышленником и духовным наследником своего великого деда. И эта книга – не просто сенсационные мемуары, проливающие свет на кремлевские секреты и семейные тайны. Это – дань вечной памяти Вождя и его победной эпохи.Почему внук впервые увидел деда на трибуне Мавзолея, а второй раз – уже в гробу? Знаете ли вы, что после смерти Сталина на его сберегательной книжке нашли всего 30 тысяч рублей (для сравнения, самый дешевый автомобиль тогда стоил 8000)? Почему автор убежден, что его отец Яков Джугашвили не сдался в плен, а погиб в бою? Правда ли, что Жуков виноват в катастрофе 1941 года и как главный заговорщик «достоин расстрела»? Как «украинская мафия» во главе с Хрущевым убила Берию, а «проклятая каста» оклеветала Вождя? К кому были обращены пророческие слова Сталина: «Я знаю, что после смерти не один ушат грязи будет вылит на мою голову, но ветер истории всё это развеет»? Как отправили в отставку маршала Рокоссовского, бросившего в лицо Хрущеву в разгар антисталинской кампании: «Иосиф Виссарионович для меня святой!» И в чем главная ложь Путина?Эта бесстрашная книга не боится отвечать на самые запретные и опасные вопросы.
Ее величали «иконой советского кино» и «первой звездой СССР». Она была лицом великой эпохи и любимой актрисой Сталина. Ходили даже слухи о романе Вождя с Любовью Орловой… Как оказалось, это были не слухи, что подтвердила она сама! Любовь Петровна решилась написать о своих отношениях со Сталиным после того, как его тело вынесли из Мавзолея, а «разоблачение культа личности» переросло в информационную войну против «сталинизма». Она просто хотела восстановить справедливость и рассказать правду о любимом человеке… Разумеется, эта книга не могла быть опубликована ни в СССР, ни на Западе.
Эта книга — настоящая «бомба». Читать эти мемуары физически больно. Это — запретная «окопная правда» Новороссии. Горькая правда о подвиге Русского Мира и предательстве Кремля. О том, как дрались и погибали герои Донецка, пока Москва сливала Донбасс. О том, как наши мочили карателей в Дебальцевском котле, готовы были брать Мариуполь и освобождать Украину от бандеровской нечисти, но Кремль не позволил добить врага, позорно «прогнулся» перед «западными партнерами» и продал эту победу.