Я Пилигрим - [244]

Я прислонился к ванне. Боль мучила меня, и я совершенно обессилел. Лихорадочный жар охватил все тело, со щек струился пот.

Подняв глаза, я увидел, что аль-Нассури смотрит на меня. Он понимал: допрос закончился, я узнал то, что мне было нужно. Долгие годы его работы, все, что придавало вес и смысл его жизни, погибло. Он собирался что-то сказать, возможно проклясть меня именем Аллаха, но не успел. Мы увидели Кумали, которая бежала к нам изо всех сил.

– Они идут! – воскликнула женщина, споткнувшись, прежде чем остановиться.

– Все? – спросил я, быстро стряхивая усталость. – Никто не отстал?

– Нет, все вместе.

Это давало мне шанс: если они растянулись вереницей, тот, кто идет последним, будет предупрежден пальбой и мои шансы одолеть головореза с автоматическим пистолетом окажутся ничтожны. Мое лучшее оружие – внезапность, надо атаковать всю группу сразу.

Я услышал, как обеспокоенный Брэдли кричит в телефон, спрашивая, почему, черт возьми, прекратился допрос.

– Возникла небольшая проблема, – сказал я ему. – Оставайтесь на связи еще три минуты.

Я засунул мобильник в карман и принялся сгибать распухшие пальцы, пытаясь понять, сумею ли вести огонь. Одно было ясно: из-за искалеченной ноги я не смогу ни стоять, ни даже пригнуться. Мне была нужна помощь.

Глава 42

Беретта промелькнула в воздухе: вытащив из кармана, я быстро швырнул ее Кумали. Поймав пистолет, та с удивлением взглянула на меня.

– Если со мной что-то случится, – сказал я, – человек в Бодруме не станет слушать никаких объяснений. Он тут же застрелит няню. В ваших интересах сделать все возможное, чтобы я остался жив. Вы меня поняли?

Кумали уже готова была кивнуть в знак согласия, но тут вмешался ее брат:

– Эта работа не для Лейлы: она ведь женщина. Отдайте пистолет мне.

Я недоверчиво уставился на него, но сдержал свои эмоции. Нечто подобного и следовало ожидать, зная историю его семьи и религиозные убеждения саудовца.

– Нет, – заявил я.

– Вы знаете, что я был моджахедом, – попытался он убедить меня. – Я убивал людей и стреляю лучше сестры.

– Нет, – решительно повторил я. – Я вам не доверяю. Кроме того, вы послужите приманкой.

Эти слова вызвали у Сарацина недоумение, но объяснять, что` я имел в виду, времени не было. Повернувшись к Кумали, я спросил:

– Случалось ли вам убивать?

– Никогда в жизни.

– А теперь придется.

Мое заявление явно не вызвало у нее энтузиазма, и я сказал:

– Думайте не о том, что вы стреляете в человека, а о том, что спасаете племянника.

Я велел Кумали быстро занять позицию за грудой камней: это обеспечит ей укрытие, а трое мужчин оттуда будут видны как на ладони.

– Ваша цель – старик, – пояснил я Кумали. – Реакция у него замедленная, да и оружие не самое лучшее. А двух остальных я постараюсь снять из автоматического пистолета. Я буду сидеть, а приманка – стоять, делая вид, что допрашивает меня. Открывайте огонь в тот момент, когда увидите, что я прилег на плечо. Цельтесь в грудь Николаидису, а когда он упадет, продолжайте стрелять. Лишний шум не помешает.

Я схватил полированную стальную крышку морозильника и прислонил ее к упавшей колонне. Опустившись на землю, облокотился на ванну, частично подставив спину противнику.

Наемники вряд ли заподозрят неладное, когда увидят меня в лежачем положении, отвернувшегося от них. Во всяком случае, пистолета на моих коленях уж точно не заметят. Полированная крышка – это, конечно, не зеркало, но свою роль она сыграет: даст мне ясную картину поля боя и позволит увидеть точное местоположение трех приближающихся бандитов.

Кумали прошептала:

– Идут!

Я ждал, сняв «SIG» с предохранителя и надеясь, что женщина-коп не забыла проделать то же самое. Сарацин стоял рядом. Я с трудом дышал – искалеченный человек, чьи глаза неотрывно смотрели на полированную стальную крышку морозильника.

И вот в ней возникли отражения Николаидиса и двух других бандитов. Сосредоточившись, я ждал момента, который снайперы называют «максимально убойным». Четыре секунды, три…

Солнце слегка сдвинулось, и его прямые яркие лучи упали на разбитую кровлю, осветили верхушку холодильника. Резкая вспышка света привлекла внимание троих мужчин.

Николаидис был достаточно наблюдателен, чтобы заметить: стальная крышка передвинута. Прищурившись, он обнаружил, что я наблюдаю за ними, и крикнул, чтобы предупредить об этом албанцев, а сам, отбежав в сторону, вытащил пистолет.

Упав на плечо, я перекатился в положение для стрельбы. Кумали открыла огонь из беретты, но не сумела подстрелить ни стремительно ретировавшегося старика, ни кого-либо еще.

А я извивался в грязи, пытаясь поймать в прицел Культуриста, крича от пронзительной боли, отдававшейся из изувеченной ноги в грудную клетку, тоже поврежденную. Бандит наводил свой автоматический пистолет на ванну с водой, собираясь изрешетить пулями все окружающее пространство.

Сарацин, лишенный оружия, бежал к куче камней, чтобы укрыться там от огня.

Лежа на спине, я пытался пристроить сильно распухший палец к спусковому крючку, но мне никак не удавалось нащупать его. В отчаянии я все-таки сумел как-то выпустить в Культуриста три пули. Уверен, что при нормальных условиях уже первый выстрел поразил бы цель, но в сложившихся обстоятельствах две пули прошли мимо. Лишь третья угодила ему в пах. Рана едва ли была смертельной, но дистанция, разделявшая нас, оказалась так мала, что Культуриста с силой отбросило назад. Выронив свой «скорпион», бандит схватился за то, что осталось от его гениталий.