Я отворил пред тобою дверь… - [40]

Я умерла? — спрашиваю я ее, но в ответ она только отрицательно качает головой.

Кто ты? — мне начинает казаться, что она безгласна или не хочет говорить со мной Но — шелестит едва различимый голос.

Сестра, — она протягивает тонкую свою руку и слегка касается моего лица, словно не доверяя глазам.

Я не знаю тебя, — произносят мои губы, но в душе уже шевелится сомнение и смутный образ рождается в растревоженной памяти.

Сестра, — повторяет она еще тише и горящие глаза ее наполняются слезами отчаяния.

Ты была на дороге? — спрашиваю я и каждое слово дается мне с величайшим трудом, словно незрячая пробираюсь я сквозь неведомые густые заросли Память моя стремительно окутывается мраком, но в последние мгновенья словно выхватываю оттуда угасающую картину — опаленную солнцем каменистую дорогу и женский силуэт у ее исхода — на вершине холма.

В глазах ее на мгновенье полыхнуло пламя, а потом они засияли они как волшебные черные звезды.

— Ты не должна идти этой дорогой Ты еще можешь спасти нас и себя.

Беспросветная тьма стремительно обволакивает меня, в густой пелене черного тумана я уже не вижу ее и почти не слышу, а лишь угадываю последние слова каким-то неведомым мне доселе нечеловеческим и неземным, наверное, чувством Я еще пытаюсь сопротивляться и из последних сил кричу в сомкнувшийся мрак " Как, как я могу спасти нас? " « Прости и вернись» — будто бы доносится до меня, не голос уже, но слабый вздох, и я не смогла бы поклясться, что это именно так.

— Добрый вечер, — вновь слышу я обращенный ко мне из темноты голос и пытаюсь открыть глаза, но это мне не удается холодная тяжесть сковывает веки Голос однако хорошо различим и я знаю, кому он принадлежит.

— Добрый вечер, — обращается ко мне доктор Резнер, — Отвечать мне уже можно, а глаза открывать пока нельзя, и дотрагиваться до лица тоже нельзя.

— Холодно, — говорю я с трудом размыкая пересохшие губы, — тяжело и холодно.

— Это лед, — объясняет он мне, до утра на лицо вам будут класть подушечки со льдом, чтобы меньше были отеки и кровоизлияния Мы с вами неплохо поработали, вы были на высоте, я тоже немного ассистировал Сейчас вы снова уснете, а завтра мы поговорим более обстоятельно, если не возражаете Впрочем, можете возражать, меня все равно ждут домой к обеду Спокойной ночи.

Я хочу спросить его, где мы? — но темная безмолвная пелена снова окутывает меня и почти с удовольствием я погружаюсь в нее, ища покоя.

Об убийстве известного предпринимателя говорили и писали много и его имя упоминали часто Пожалуй, даже слишком часто. Вывод о том, что компанию в прессе кто-то невидимый весьма искусно разворачивает именно в его направлении, напрашивался, что называется, сам собой Но разрабатывать эту версию было просто на просто некому С той самой минуты, как он произнес цифру четыре, считая роковые повороты в коридорах теннисного клуба, Кирилл Синявин перестал существовать в прежнем своем качестве — молодого уверенного в себе целеустремленного абсолютно и даже чрезвычайно здорового физически и душевно человека. Прежде всего он перестал таковым быть в собственном восприятии. Он даже не сформулировал для себя это мысли, как непременно бы сделал это прежний Кирилл — он это почувствовал и принял без рассуждений и каких-либо попыток возражать и бороться. Когда поздним вечером он покидал казино, небрежно распихивая по карманам пачки долларов, мозг его еще отказывался должным образом реагировать на происходящее, доехав до дома, он тщательно уложил деньги в сейф, потом прошел в гостиную и налил себе большой стакан виски, не разбавляя его и не добавляя льда, медленно осушив стакан, он отправился в спальню, там аккуратно разделся и лег в постель Заснул он почти сразу и следующим утром проснулся ровно в девять утра — дальше все шло по заведенному им же самим порядку, но он знал, что чистит зубы его зубной щеткой, одевает его костюм и садится в его машину совершенно другой человек Он же, прежний на полном скаку был выбит из седла и это был точный, хорошо рассчитанный мастерский удар.

Поначалу никто ничего не заметил, однако уже через несколько дней перемены происходящие с ним стали проступать явственно и для окружающих — он почти ничего не делал, приезжая в офис, отменял все встречи и запрещал секретарям пускать в кабинет даже самых ближайших к нему сотрудников, сам же при этом тупо играл на компьютере, перечитывал старые газеты или просто лежал а диване в комнате отдыха, уставившись в потолок открытыми глазами.

При этом он почти не о чем не думал, вернее в голове его тихо струился плавный поток сознания, мысли никак не связанные друг с другом словно, волны катились одна за другой и спроси его кто, как любила это делать некогда оставленная им женщина: " Говори быстро, о чем думаешь? " — он ни за что не смог бы ответить, как бы ни старался Кстати, мысли о ней, а точнее воспоминания о каких-то отдельных порой мимолетных эпизодах их совместного прошлого, которым раньше он просто категорически запрещал появляться — и они не смели, теперь часто приходили ему в голову, медленно проплывая в общем потоке, но не вызывая сильных эмоций или желаний.