Я оставлю свет включенным - [46]

– Ничего, у меня здесь кое-что припрятано. Я иногда сбегаю сюда, чтобы почувствовать себя молодым и независимым, – грустно улыбнулся он.

Из кухни-столовой створчатые двери вели на застекленную террасу, уставленную зелеными растениями в кадках. Судя по всему, за домом приглядывали. Посреди террасы стоял большой грубый деревянный стол, на котором лежали кисти, краски, холсты. В углу стоял мольберт.

Ловко подхватив все принадлежности одной рукой, Генрих Карлович предложил другую Анне Ивановне, деликатно прокомментировав:

– Место, где я обычно рисую, находится у самой реки. Так как усадьба стоит на холме, то к этому месту ведет довольно крутой спуск. Лучше обопритесь об меня. Можно было бы пройти через парк, спуститься к воротам и свернуть от них к реке, но если по округе шныряют полицейские, я боюсь, что нас заметят.

– Да-да, конечно. – Анна Ивановна была благодарна ему за эту деликатность.

После путешествия в темноте руки тряслись сильнее обычного, но почему-то в лапищах Генриха Карловича дрожь моментально утихала.

Генрих распахнул ведущую в сад дверь террасы, и они вышли из дома. От открывшегося вида захватило дух. Тяжелая река лениво текла между берегами, покрытыми осенней травой. Водяные блики щедро рассыпали по округе солнечных зайчиков, отчего казалось, что берега усеяны весенними цветами.

– Красота-то какая! – ахнула Анна Ивановна, а Генрих Карлович, довольный произведенным эффектом, тихонько засмеялся.

Анна подумала, что, будь у нее такой дом, она, пожалуй, и задержалась бы немного на этом свете. Каждое утро, сколько позволило бы здоровье, выходила бы на террасу, слушала птиц и смотрела на смену сезонов.

Некоторое время они молча любовались открывшейся картиной, а затем принялись осторожно спускаться. Приблизившись к воде, Генрих разложил легкий переносной стульчик для Анны Ивановны (когда и где он успел его прихватить?), а затем установил свой мольберт и занялся подготовкой краски.

– Знаете, я мечтаю написать этот пейзаж. Прекрасно понимаю, что мастерства у меня никогда в жизни не хватит, но мечтать мне это не мешает, – пробасил он.

– Ну вы же пишете душой. – Анна Ивановна внезапно смутилась, ей стало стыдно за свое ночное хамство. – В этом случае мастерство не основное, главное, чтобы вам самому нравилось.

– А вы когда-нибудь писали картины? – полюбопытствовал Генрих.

– Я? Боже упаси! – фыркнула Анна. Любой красоте она предпочитала функционал. Для красоты есть другие, специально обученные люди.

– И никогда не хотелось? – удивился Генрих Карлович, переводя взгляд на новую знакомую.

Анна Ивановна смотрела на реку, не замечая, как по ее лицу скользят солнечные зайчики. Твердый взгляд человека, точно знающего, чего он хочет, глубокая складка возле рта – след разочарования в жизни. Мало морщин вокруг глаз – редко смеется, а вот светлые волосы, которые она сохранила и собирала в тяжелый узел на затылке, возможно, были знаком, что романтика ей не чужда. Жемчужные серьги и кокетливый тонкий платочек на шее говорили о том же. В молодости эта женщина наверняка разбила не одно сердце.

– Ну почему, хотелось, – пожала плечами Анна и, немного помолчав, призналась: – Но только один-единственный сюжет.

Согретая солнцем, ослепленная бликами и опьяненная свежим воздухом, она решилась на откровенность:

– Дорогу.

– Дорогу? – удивился Генрих Карлович. – Многополосную магистраль?

Он бы ничуть не удивился, если бы именно конструкция из стали и бетона завладела воображением этой интересной женщины.

– Нет, – рассмеялась Анна Ивановна, – я не настолько ужасна. Если бы у меня был талант, я бы нарисовала дорогу из моего сна. Знаете, я редко вижу сны, а еще реже их запоминаю. И был всего лишь один сон, повторявшийся несколько раз. Как будто я на машине еду к собственному дому по извилистой дороге, петляющей в лесу. Вокруг огромные деревья, лес смешанный, и дом мой похож на старинный особняк. Вот эта дорога почему-то запала мне в душу. Обычно я предпочитаю прямые линии.

– А как сильно она петляет? – полюбопытствовал Генрих, прищуриваясь, глядя на воду и делая карандашом первый набросок на полотне.

– Повороты не больше сорока пяти градусов, но очень плавные, не видно, что будет за следующим. Думаю, что я видела ее в одном из английских фильмов, они любят нечто подобное. Вот только не могу вспомнить в каком.

– Посмотрите, что-то такое?

Анна Ивановна, все это время смотревшая на реку, перевела взгляд на Генриха. Тот стоял возле мольберта и чертил на холсте карандашом линию, похожую на восьмерку.

– Нет, – засмеялась она, – у вас какая-то бесконечность получается, а моя дорога плавная.

– Давайте я буду чертить карандашом линию, а вы говорите, где поворачивать, – осторожно предложил Генрих Карлович.

– Вы же собирались рисовать пейзаж? – удивилась Анна Ивановна.

– Собирался, – с готовностью кивнул Генрих Карлович, – но ваша дорога показалась мне более интересной.

Следующие несколько часов прошли беззаботно и весело. В перерывах между указаниями Анны они болтали о пустяках. Она вспоминала нелепые капризы клиентов, а Генрих Иванович развлекал ее байками из жизни поселения.