Я оставлю свет включенным - [4]

За последние полгода Глафира трижды возила сестру в больницу, где та врала, что упала с лестницы, и каждый раз травмы были все серьезнее и серьезнее, но она каждый раз возвращалась к Виктору, прикрываясь детьми и невозможностью выбора. Вот она и решила забрать у Натали этот самый выбор. Взяла на себя роль Бога и была жестоко за это наказана.

А что, если Натали жива? Глафира схватилась за эту мысль, как утопающий за соломку. Ведь у нее были переломаны ребра, она плохо себя чувствовала, вряд ли она смогла бы быстро добраться до дома и войти в него. Что, если она только что убежала из больницы и вполне жива и относительно здорова?

Надежда снова вспыхнула – она набрала номер сестры и услышала знакомый сигнал, раздающийся из тумбочки: та оставила телефон. Зачем? Просто забыла в спешке? Или боялась звонков сестры?

Да, скорее всего, она жива и присоединится к ним в аэропорту, когда узнает, что дом сгорел. Когда на весах будут ее дети и муж-садист, конечно же, она выберет детей. По-другому не сможет. Она же любит их. Несмотря на то что по настоятельной просьбе Виктора отдавала их с младенчества на попечительство других людей – вначале нянь, затем специализированных школ, где дети жили все время, приезжая домой лишь на каникулы. «Здесь так принято», – слабо пыталась оправдаться Натали. «Ну да, ну да», – насмешливо кивала Глафира, не веря ни единому слову.

В крошечной ванной обнаружилась косметичка сестры. Глафира схватила ее и чуть не разрыдалась, ощутив чуть заметный знакомый запах духов Натали. Глубоко вдохнув, она посмотрела на себя в зеркало и, не давая себе времени на размышление, начала действовать. Достала небольшую сережку из носа, из правой брови и вытащила восемь сережек из ушей. Спрятала в карман. Интересно, настанет ли когда-нибудь день, когда она сможет снова их надеть?

Умыла лицо ледяной водой и густо намазала его тональным кремом, а затем подвела глаза так, как это всегда делала сестра. Руки дрожали, от чего подводка размазалась и Глафира стала похожа на заплаканную панду. Плевать.

Закончив с макияжем, она стащила с головы капюшон. Порывшись в косметичке, обнаружила маникюрные ножницы. Схватила один из дредов и попыталась обрезать его под корень, немного поранив кожу голову. Выругалась.

Маленькие ножницы плохо слушались, отказывались отрезать толстые пряди. Ей понадобилось около часа, чтобы от них избавиться. Остатки дредов она засунула во внутренний карман куртки. Выбросит их в другой стране, в этой нельзя оставлять никаких улик.

Снова натянув куртку с капюшоном, она вышла в коридор, сделала несколько шагов, повернула к лифту и наткнулась на врача:

– Миссис Дорман? Что вы здесь делаете? – строго спросила немолодая уставшая женщина. – Мне сообщили, что вы пытались покинуть палату, но в вашем состоянии нельзя этого делать!

В ответ Глафира зашлась в таком кашле, что даже видавшая виды врач сделала несколько шагов назад. Она сдернула капюшон с головы, понимая, что выглядит устрашающе: на месте некогда стильной и роскошной шевелюры – проплешины и залысины.

– Док, сколько там той жизни, – пробасила она хриплым голосом, доставая из кармана сигареты и заговорщицки подмигивая врачу. – Без сигарет совсем худо.

– Доктора Мендез ждут в две тысячи восемнадцатой, доктора Мендез ждут в две тысячи восемнадцатой.

Женщина встрепенулась, и Глафира мельком разглядела табличку на халате «Доктор Мендез».

– Курить можно только в специально отведенных местах, – вздохнула доктор и, бросив прощальный взгляд на странную пациентку, напоминавшую наркоманку из неблагополучного района, заторопилась на вызов.

– Ок, док. – Та отсалютовала ей сигаретой и заторопилась к выходу, выдыхая на ходу и стараясь не сорваться на бег.

* * *

– Вы понимаете, что если не расскажете всю правду добровольно, то вам предъявят обвинение в преступном сговоре с руководством компаний? – Двое мужчин в темных костюмах сидели напротив Эндрю, небрежно качающегося за стуле и с улыбкой смотрящего им прямо в глаза. Словно он не был задержан по подозрению в крупном финансовом мошенничестве, а пришел на мальчишник, где собирается отлично провести время в обществе старых друзей.

– Вы даже можете предъявить мне убийство Кеннеди, – пожал плечами молодой человек, нелепо смотрящийся в скучном и аскетичном кабинете ведомства. Невозможно было представить его одетым в строгий костюм и торгующим на бирже. Гораздо больше ему подходил антураж дискотеки где-нибудь на Ибице. Он идеально вписался бы в пенную вечеринку, бьющую по нервам музыку и наркотический угар. – Вопрос в том, сможете ли вы его доказать.

Эндрю широко улыбнулся, ничуть не смущенный суровыми взглядами мужчин, и выдул пузырь из жвачки. Мужчины переглянулись. Эндрю был готов поспорить на что угодно, что им ужасно хотелось стереть наглую ухмылку с его лица и отобрать у него жвачку. Он надул еще один пузырь.

– Если вы пойдете на сделку со следствием, возможно, мы сможем что-нибудь сделать с вашим тюремным сроком, – совладав с собой, вкрадчиво пообещал один из его собеседников. Некрасивый, невысокого роста, но достаточно плотный. Больше похожий на вышибалу в клубе, чем на представителя национальной ассоциации брокеров-дилеров США.