Я ненавижу - [31]

Скорее, ее найдет ФСБ. Не исключено, что Маркиза не сегодня – завтра окажется у них в руках. А тогда ему, Ивану Левашову останется только придумывать, чем занять себя в пожизненном заключении. Паршивая ситуация. Нужно было опередить фээсбэшников во что бы то ни стало! Иван вздохнул. У него оставался запасной вариант, которым ему очень не хотелось пользоваться. Но сейчас, похоже, ничего другого не оставалось.

Петр Аркадьевич уехал через час, успев порядком нагрузиться. От предложенной постели с девочкой отказался, по-пьяному строго попеняв товарищу за порочный образ жизни. Полковник, забывшись, даже пригрозил ему каким-то товарищеским судом. Левашов проводил его до машины и передал на руки шоферу. Вернулся в гостиную и наблюдал, как полковничья «Волга» выбирается из раскрытых ворот. Потом, опустившись в нагретое полковничьим задом кресло, он пододвинул к себе телефон в корпусе из прозрачного красного пластика. Это была пижонская штучка – одна из тех, что раздражали экономного и скромного милиционера. При наборе номера в аппарате вспыхивали и гасли яркие огоньки.

Звонил Левашов человеку, которого близкие и знакомые знали под кличкой Скала. Но этих близких и знакомых на белом свете оставалось сейчас очень мало. И жизненный путь многих из них прервался именно из-за слишком близкого знакомства со Скалой.

А для остальных он был Валерий Скальневич. C отчеством у Скальневича были сплошные непонятки. Он необыкновенно легко менял его в зависимости от того, с кем имел дело. Например, для людей попроще прибавлял Иванович, а в кругах, где ценилась оригинальность, выдумывал что-нибудь, вроде Вольфовича или Апполинариевича. У Скальневича было несколько паспортов с различными вариантами, и было похоже, что он и сам уже точно не помнит, какой из них настоящий, выданный при регистрации.

Пренебрежительное отношение к собственному отчеству объяснялось просто. Скальневич имел весьма смутное понятие, кому из друзей матери, весьма легкомысленной особы, придерживавшейся в юности хиппового принципа свободной любви, обязан появлению на свет, но не считал этот вопрос особенно важным.

Вообще Скала был одним из тех людей, что умеют мгновенно подстраиваться под окружающую среду. Искусством перевоплощения он владел в совершенстве. В среде работяг, он сходил за своего, не только переходя на простую, оснащенную матюгами речь, но и преображаясь внешне, так что ни у кого не возникало сомнения, что этот человек всю свою жизнь отпахал на каком-нибудь заводе.

А при необходимости, уже через мгновение он мог, сменив не только одежду и речь, но и само выражение лица, превратиться в директора того же самого завода, рафинированного интеллигента-эстета и знатока искусств, крестного отца мафии или прожженного торгаша… В его арсенале было с десяток языков – в том числе армянский и турецкий, помогавшие находить контакты с выходцами с юга.

Ивану уже приходилось работать с ним, и всякий раз он зарекался обращаться к этому специалисту. И дело было не в качестве исполнения заданий – на качество жаловаться не приходилось. А в том, что, поручая Скальневичу устранить кого-либо, следовало учитывать, что устранен скорее всего будет не только объект, но и десяток-другой людей, многие из которых виноваты были лишь в том, что оказались не в том месте не в то время. Левашова это смущало.

Петр Аркадьевич со Скальневичем не был знаком. Иван вел дела с киллером, не советуясь с напарником. Поэтому и не стал привлекать его к убийству Лагутина – чувствовал, что не стоит. Правильно сделал. Если бы полковник вздумал убрать Скалу, а он непременно попытался бы это сделать, то в живых сейчас не было бы не только самого милиционера, но и Ивана Левашова. Скальневич не стал бы выяснять, кто тут виноват!

– Да?! – Скала почти сразу взял трубку.

– Надо бы встретиться! – сказал Левашов.

– Хорошо, ты знаешь мои условия…

– Подожди! – попросил Иван. – У меня особые обстоятельства, некогда разводить конспирацию.

До сих пор Левашов встречался со Скалой в особо оговоренных местах, принимая некоторые меры предосторожности по просьбе-требованию самого киллера, который очень ревниво относился к вопросу собственной безопасности. Однако времени действительно не было. Это, похоже, понял по голосу старого заказчика и сам Скальневич, который не стал спорить и прибыл на виллу спустя полчаса после звонка.

Он часто менял машины – сообразно со своими ролями – от позорного для всякого честного братка «Запорожца» до «Линкольна», на котором он как-то раз даже сошел за представителя президента. В настоящее время киллер разъезжал на новеньком джипе «Ниссан Пэтрол». Едва машина просигналила у ворот, как они распахнулись, управляемые из дома заранее предупрежденным охранником. Через минуту Скальневич уже входил в гостиную, окидывая оценивающим взором богатые интерьеры. На убийце был цивильный костюм, судя по всему он прибыл с какого-то светского раута.

Его лицо было слегка асимметрично. Скальневич служил в свое время на флоте, где имел место небольшой конфликт между ним и еще одним матросом. Отношения накалились и привели к открытому противостоянию во время учебного похода. Противник Скалы имел преимущество в весе, но поединок все равно закончился для него весьма плачевно – после похода и месяца в госпитале его незамедлительно комиссовали. Но и Скале досталось изрядно. Судовой эскулап был почти таким же салагой, как он сам, да и средствами располагал весьма скромными. А ко времени, когда обоих драчунов переправили на берег с помощью вертолета, искалеченная физиономия Скалы уже успела затвердеть. Понятное дело, красоты киллеру это не прибавляло, а главное, служило хорошей приметой, что и объясняло отчасти его необычайную жестокость. С такой запоминающейся внешностью он ни в коем случае не мог оставлять свидетелей.