Я не центр Вселенной - [7]

потратил на то, чтобы добраться сюда. Неделя за неделей он и его команда продирались сквозь заросли

африканских кустарников и форсировали глубокие реки. Туземцы преследовали их с копьями наперевес.

Крокодилы мечтали проглотить их на ужин. Но в конце концов после многих километров изнурительных

блужданий по саванне и джунглям они нашли пи водопады.

Только британец способен так сдержанно выражать свои чувства. «Мы были вознаграждены за свои

старания», — записал Джон Спик в дневнике.

Рев водопадов; тысячные стаи рыбы, выпрыгивающей из воды; рыбаки из племен васога и ваганда на

лодках с удилищами и крючками; бегемоты и крокодилы, дремлющие на поверхности реки... Вместе все это

многообразие представляло собой интереснейшую картину, которую любой человек был бы счастлив увидеть.

Спик не мог сдвинуться с места. Он готов был наслаждаться этим буйством дикой жизни снова и снова, целыми днями смотреть на величие водопадов верхнего Нила.

Нетрудно понять почему. Нигде в Англии такого не увидишь. Там редко удается запечатлеть что-либо

действительно выдающееся. А Спику удалось. И он был поражен увиденным.

Спустя четырнадцать лет, уже обогнув половину земного шара, Фредерик Диленбау был точно так же

впечатлен увиденным. Ему было всего восемнадцать, когда он присоединился к однорукому майору Пауэллу в

первопроходческой миссии по рекам Большого каньона. По бурным горным потокам путешественники

сплавлялись на утлых лодочках. Удивительно, что вообще выжили. И уж тем более удивительно то, что они

увидели. Диленбау впоследствии писал:

Я находился к водопаду спиной и потому не мог его видеть... но слышал, как нарастает какой-то зловещий

грохот. Майор закричал: «Назад! Вода!» — и принялся выкидывать за борт вещи. И тут же нас ударило

мощнейшей волной. Лодка поднялась и буквально полетела со скоростью примерно двадцать пять миль в час.

При каждом таком прыжке бочонки, которыми было заставлено суденышко, перекатывались прямо по нам.

«Вычерпывайте воду! Иначе конец!» — закричал майор. Мы побросали весла и принялись таскать воду.

Впрочем, это занятие в той ситуации было совершенно бессмысленным.

...Лодку кидало из стороны в сторону так, словно она угодила в смерч. Отвесные стены воды

обрушивались на гигантские камни по берегам реки, сначала с одной стороны, затем с другой... Если бы мы

могли в тот момент взять часы и засечь время, вероятно, увидели бы, что прошло не более девяноста секунд.

Нам же показалось, что этот хаос длился целую вечность. В конце концов мы оттуда выбрались...

Молодой Диленбау и раньше бывал на речных порогах. Неистовствующие воды не были для него в

принципе новым переживанием. Но на той речке случилось нечто особенное. Внезапно явленное величие

стихии, ее непреклонная дикая мощь заставили гребцов затаить дыхание. Да, он бывал на речных порогах. Но

не на таких.

Джон Спик, застывший в созерцательном безмолвии. Диленбау, до нитки промокший и до глубины души

охваченный благоговейным страхом.

Исайя, упавший на лицо в Храме. Обхвативший голову руками и беззвучно взывающий к Богу о милости.

Как и те первопроходцы, пророк увидел доселе невиданное. Но в отличие от путешественников он увидел не

творение, а Творца... Бога увидел.

Дело было за семь с половиной веков до Рождества Христова. Исайя был тогда кем-то вроде придворного

священника, царского капеллана. Аристократическое происхождение. Безупречный иврит. Блестящий

успешный профессионал. Но в тот день, когда он увидел Господа, только одно восклицание показалось ему

приличествующим случаю: «Горе мне! Погиб я!» В чем же причина такого исповедания? Что возбудило в сердце

пророка этот вопль? Ответ мы находим в слове, трижды повторяемом серафимами: «Свят! Свят! Свят!»

«Вокруг Него стояли серафимы; у каждого из них по шести крыл; двумя закрывал каждый лицо свое, и

двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: свят, свят, свят Господь

Саваоф! Вся земля полна славы Его!

И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне!

погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои

видели Царя, Господа Саваофа» (Ис. 6:2-5).

Когда серафимы снова появляются в Писании, они повторяют все то же слово: «Свят, свят, свят Господь

Саваоф!» Повторение на иврите подобно косметическому карандашу для контуров глаз. Средство

подчеркивания. «Бог, — заявляют нам эти шестикрылые ангелы, — не свят. Он — свят, свят, свят».

Почему же такой акцент именно на святости Божьей? Нигде не говорится о Боге как о «мудром, мудром, мудром». Или «сильном, сильном, сильном». Но только «свят, свят, свят». Сообщение о Божьей святости словно

вынесено в заголовок. Это прилагательное определяет Его природу более верно, чем все остальные вместе

взятые. Первая и последняя хвалебные песни в Библии превозносят именно святость Господа. Переправившись

через Красное море, Моисей и израильтяне пели: «Кто, как Ты, Господи, между богами? Кто, как Ты, величествен святостью, досточтим хвалами, Творец чудес?» (Исх. 15:11). В Откровении победители зверя также