Я не брошу тебя - [19]

— Ну да, — гоготнул Гуммо, — промазать в такие яйца... Мутант, гы-гы-гы.

— Гуммо, — Хайдег упер карабин Гуммо в грудь. — Повторяю в последний раз. Не умеешь шутить — не шути. Мое единственное преимущество — схема. Она у меня локальная. Там, за этой скалой, — Хайдег указал на север, — есть несколько мест, где я его сделаю. А пока выход у меня только один. Держаться под зоной, в тесте. И как только везет с рельефом — в зону, и бить. И не трясись так, Кам, — Хайдег упер карабин Камбетэ в живот. — Я знаю, как он это обычно делает.

— Что же ты с ним так не поделил-то, все-таки, — хмыкнул Гуммо и отвернулся. — Если он бросает всех своих друганов и один за тобой.

— Гуммо, я уже предлагал. Идите через болота. За вами он туда не полезет. Как раз самое то, вдоль скал — перебираться не надо. Направо марш, восток, потом восток-юг-юг. Правда, у этой дороги есть существенный минус. Одни вы просто не дойдете. Даже со схемой, — Хайдег постучал Гуммо по стереомату согнутым пальцем.

— Нет уж, Хайде, спасибо, — отозвался Камбетэ. — После всех твоих баек... Я туда даже с тремя схемами не пойду. Лучше залезем на эти скалы и постреляем оттуда, втроем.

— По болотам нам все равно придется идти. Но недолго и с севера — там почти сухо. А до скал еще надо дойти... Поэтому быстро. Нам надо быть там засветло. Иначе там будем не мы. Как ты, Камбетэ, хорошо понимаешь.

Начался долгий отлогий подъем. Чем выше они поднимались, тем лес становился светлее. Лес редел все больше, кроны вверху становились все меньше, и вот, наконец, заросли растворились в пространстве под низким покровом туч — желто-грязных, с угрюмым свинцовым отливом. Впереди на многие километры простиралась равнина, испещренная бурыми валунами, между которых прятался невысокий кустарник. Короткие толстые ветви, матово-черные, тускло сверкали бесцветными алмазными каплями листьев; на концах ветви были унизаны мочалками сочно-багровых цветков. Здесь гулял ветер, ударяя по кустам и камням, и багровые точки цветков дрожали на фоне бурых боков камней.

Почва здесь была землистая, сухая и жесткая. Равнина кончалась цепью серо-фиолетовых скал, протянувшихся по горизонту. Лес огибал открытый простор огромной дугой справа и терялся в направлении скал. Слева километрах в пятнадцати начинались бурые, в тон разбросанным по плоскости валунам, горы — очень далеко можно было разглядеть вершины, мерцающие желтоватым снегом. Над почти невидными желтыми искрами горных вершин стелилось плотным ковром облаков тяжелое, мрачное, беспросветное небо.

Сзади на юг отлого стелилось бурое покрывало джунглей. Перспектива терялась в дымчатом мареве, как будто пелена туч опускалась до самой земли и размывала собой горизонт. Однообразную слабоволнистую поверхность джунглей нарушали мачты-стволы с нанизанными на них шаровидными сгустками крон — эти деревья, похожие на гирлянды мочалок, иногда были так высоки, что верхушки уходили в небо и растворялись в плотном массиве туч. В кронах-мочалках обитали какие-то птицы; их можно было различить в виде точек, которые долго кружили вокруг, прятались в листьях, снова вылетали под тучи, снова кружились, снова прятались.

Ветер порывами растолкал тяжелые запахи леса.

— Какой здесь воздух, — задышал Камбетэ.

— Горы вон, — махнул рукой Гуммо. — Жалко, что нам не туда.

— Гуммо, ты можешь пойти напрямик, — Хайдег указал на север на недалекие уже скалы. — Четыре часа — и ты там.

— Пойду, — усмехнулся Гуммо, — и через десять минут — без яиц. Да, Хайдег, из тебя-то шутник хороший. Пусть у меня яйца не такие мутантские, гы-гы-гы... Но они мне очень нужны. Поэтому я — в обход.

* * *

Они вернулись в лес и свернули налево. Идти здесь, на краю, было намного легче; дышалось не так тяжело, воняло не так сильно, заросли были не такие густые. По мере того как лес, огибая плато, забирал влево, характер растительности стал меняться. Стволы стали тоньше, деревья реже, коричневые лианы с острыми алмазными листьями почти исчезли. Вместо них между ветвей начали возникать странные бурые паутины с белыми бутонами на узлах. Они стелились по каменистой почве ниже колен и какое-то время идти не мешали; но их становилось все больше, и Камбетэ, который шел впереди, работая тесаком из комплекта Гуммо, наконец, остановился.

— Их надо жечь — так все без толку, — он повертел разрядником. — Хайде, все равно эта пукалка... Так — хоть какая-то польза.

— Это ствол, Кам. И там остался заряд. Ты в курсе, чем отличается тесак от ствола? Даже такого?

Камбетэ обернулся, двинулся дальше. Тридцать шагов он шел, работая тесаком, задирая ноги и топча толстые шнуры паутин, затем завяз и остановился снова.

— Хайде, ну ты посмотри! — он воткнул тесак в паутину. Тесак, прорезав толщу стеблей-шнуров, остался висеть. — Давай тогда свернем, что ли. Если вдоль леса, как-нибудь осторожно...

— Я тебя не держу, кажется?

— Они, Кам, давно уже там, — гоготнул Гуммо, — ждут не дождутся. Девчонка особенно, отстрелить тебе...

— Кретин, — отозвался Камбетэ, выдирая тесак. — Но здесь тоже идти... — он попытался шагнуть, и чуть не упал — ноги завязли в бурых шнурах. — Откуда они взялись? — он огляделся. — Внизу ведь...