Я назову его имя - [13]

С того места, где они лежали, были видны край хутора и часть дороги, ведущей к околице. По этой дороге лошадь тянула телегу с копной сена. Кто управлял лошадью, было не видно.

— Правильно, Алёшка, лишние глаза нам сейчас ни к чему.

Они подождали, когда подвода скроется за первой хатой, и побежали. Расстояние до огорода преодолели в три приёма. Проползли под жердинами, ограждающими огород от скотины. По участку, засаженному картофелем, передвигались на четвереньках, благо ботва была высокой. Когда картофельное поле кончилось, остановились. Дальше шли грядки, ещё дальше — сарай. Полежали, отдышались. Алёшка протянул к ближайшей грядке руку, вытащил из земли морковку. Потерев её о гимнастёрку, он с хрустом откусил почти половину.

— Уже живём, — ощерился он перепачканным землёй ртом.

Глядя на него, Сергей тоже улыбнулся: много ли человеку для счастья надо?

— Ты лежи здесь, жуй морковку, а я к сараю, посмотрю, что там дальше.

— Угу, — промычал Алёшка, не переставая жевать. Сергей встал и на полусогнутых бросился к сараю. В это время из-за сарая вышла женщина с ведром в руке. Увидев бегущего Сергея, она с криком: «Ой!» — выронила ведро. Из опрокинутого ведра вылилась вода. Несколько секунд женщина и Сергей стояли, испуганно глядя друг на друга. Первым пришёл в себя Сергей и охрипшим от волнения голосом сказал:

— Здрасьте.

— Здравствуйте, тётенька, — Алёшка поднялся из ботвы.

— Господи. Сколько вас здесь? — «тётенька», которой было не больше тридцати лет, перевела взгляд на Алёшку.

— Двое нас, — сказал Сергей и зачем-то добавил: — Мы свои.

— Да вижу, что не мои, — ухмыльнулась женщина. Она нагнулась и стала отряхивать облитую водой длинную юбку, затем, поправив завязанный на подбородке светлый платок, спросила:

— И откуда ж вы, такие чумазые, взялись? Алёшка, закинув винтовку за плечо, деловито произнёс:

— Мы, тётенька, из окружения выходим. Ты нам скажи: фашисты в деревне есть?

— В деревне, племянничек, есть ли, нет, не знаю. А на хуторе зараз нет. Надысь цельный день по большаку на танках да на машинах ехали, но у нас, слава Богу, не останавливались. Видно, торопились, за Красной Армией не поспевают, дюже быстро бегают наши красные армейцы, — женщина насмешливо посмотрела на Сергея с Алёшкой, — а которые не бегают, так те в ботве прячутся.

Но Алёшку нисколько не смутил насмешливый тон женщины.

— Много ты понимаешь, чтоб так о Красной Армии говорить. Война нынче манёвренная, тактика такая.

— Ну куда уж нам понять, когда до самого Дона доманёвричали.

Сергей, поняв, что разговор ничем хорошим не кончится, сказал:

— Нам бы попить.

Женщина, посмотрев на Сергея, замолчала, подобрала ведро.

— Так бы сразу и сказали, а то выскочили из ботвы как оглашенные. Манёвры у них. Зараз принесу, на баз не суйтесь, мне лишние хлопоты ни к чему.

Гремя пустым ведром, она ушла. Сергей сел, привалившись к стенке сарая.

— Алёшка, мы сейчас не в том положении, чтобы умничать.

— Ну а чо она критику наводит?

— А разве она не права?

— Может, и права. А ты тоже молодец: «нам бы попить»… А как насчёт поесть?

— Не навоевали мы с тобой на «поесть».

— Что, совесть замучила за всю Красную Армию? А меня нет, я на фронте только второй месяц, а ты и того меньше. Думаешь, у меня совести нет? Есть. Только она не такая большая, как у тебя. На взвод не хватит, не то что на армию. Если мы с тобой стыдиться будем, то до ближайшей полевой кухни, где нас покормят на законном основании, не доберёмся, с голодухи подохнем.

В это время из-за сарая вышла женщина. Она несла два ведра с водой, под мышкой ковшик, на плече висело полотенце.

— Вот, попейте да умойтесь, а то срамно смотреть: чёрные, в пуху все, как будто вас драной подушкой били.

Она поставила на землю вёдра, ковшик опустила в ведро. Полотенце повесила на торчащий из стенки сарая гвоздь и, плавно качая бёдрами, ушла.

Алёшка зачерпнул литровым ковшом воду, протянул Сергею. Сам же поднял двумя руками ведро и, проливая воду на грудь, начал пить. Напившись, поставил ведро, стянул через голову гимнастёрку, нательную рубаху.

— А ну-ка полей.

Сергей лил воду на Алёшкину голову, на спину; тот, фыркая, растирал грязь по телу. Затем, улыбающийся, с мокрым ёжиком волос, Алёшка лил воду на голову Сергею.

Сергей, боясь разбередить рану, не стал раздеваться. Остатки воды слили во фляжку. Только закончили водные процедуры — появилась хозяйка с узелком в руке.

— Тебя как зовут, хозяюшка? — сидя на чурке, подбоченившись, спросил Алёшка.

— А что, никак замуж позвать хочешь? — улыбнулась женщина. — Дак ить молод ещё. Вон усы токо-токо пробиваются. Клавдией меня величают. А знакомства заводить нам некогда.

— Это почему? — спросил Алёшка, косясь на узелок.

— Да потому, касатик, что идти вам надо. Были бы вы дети малые али старики немощные, тогда другой разговор, приютила бы. А так как вы хлопцы взрослые, к воинскому делу пригодные, ступайте немца воевать. Вот вам харчи кое-какие — и с Богом.

Сергей, сидя на земле, расшнуровывал ботинок. Услышав последние слова хозяйки, зашнуровал ботинок, встал, взял автомат.

— Ну что ж, спасибо вам, Клавдия, нам действительно пора. Алексей, собирайся.