Я надеюсь… - [5]

Да, если сейчас, с высоты пройденных лет, задуматься над детством моим, моего поколения, рассматривая, скажем, фотографии, которые я перебирала перед Вашим приходом, то главное, что вспоминается, — все-таки война. Шла за нами по пятам. Война в Испании. Добровольческие отряды. Война финская. Халхин-Гол. А внутри страны? Тридцатые годы — «враги народа». Помню, как в первом-втором классах в школе вымарывали в учебниках портреты Егорова, Блюхера, Тухачевского. Грустно. Горько…

И наконец, Отечественная. Сорок первый — сорок пятый. Миллионы потерянных жизней, миллионы жизней покалеченных. Опустошенные дома, осиротевшие семьи, разрушенные города, села, сожженная земля… Переполненные вокзалы. Страна — вокзал. Лишь два чувства, казалось, реют над нею: прощания и ожидания. Опухшие от голода лица. И чувство страха — потерять продуктовую карточку, хлебную карточку! — я помню его до сих пор. И сбор колосков, мерзлой картошки в поле. Все это было. Было для меня, как и для всех моих сверстников.

А потом — счастье Победы. Это надо пережить. Счастье возвращения близких и родных — живыми. И вообще — это захлестнувшее после войны счастье жизни, просто, понимаете, физической жизни!

Отец мой 1907 года рождения, украинец. Мать 1913 года, русская, сибирячка-Георгий Владимирович, мы с Вами договаривались, что в моих суждениях не будет какой-то четкой и строгой последовательности, так ведь? Скорее — мозаичность. Импульсивность. Что возникло в памяти, что совпало с сегодняшним настроением. Это ведь не мемуары, не так ли?

— А мне как раз и нравится, что не мемуары. И нравится, что Вы волнуетесь, вспоминая свое детство, те годы, а не раскладываете все бесстрастно по полочкам…

— Папа всю жизнь проработал в системе железнодорожного транспорта. В автобиографиях я всегда писала: отец — служащий-железнодорожник. Беспартийный. Да-да, беспартийный. Вера в партию пришла к моему отцу вместе с Михаилом Сергеевичем — моим мужем. Несмотря на разницу в возрасте, он стал для него коммунистом, олицетворяющим правду и справедливость.

В Сибирь отец приехал весной 1929 года. Сам он из Чернигова, а весной 29-го приехал в Сибирь.

— В какое место конкретно?

— Приехал на строительство железной дороги. Первой железной дорогой, которую отец строил, была дорога Рубцовск — Риддер на Алтае. Его родители — отец, Андрей Филиппович, и мама, Мария Максимовна, — бросили в селе землю и перебрались на жительство в город — Чернигов. Бросили, оставили землю, потому что не могли прокормиться с нее. А отец в поисках работы приехал с товарищами в Западно-Сибирскую область — так она тогда называлась. Сейчас это Алтайский край. Приехал на строительство железной дороги. Строительство этой дороги проходило через село, где родилась моя мама, Веселоярск. Да-да, есть такое село — я только что получила оттуда письмо с новогодними поздравлениями…

В одном из интервью Михаил Сергеевич сказал обо мне, что я родом из Сибири, с Алтайского края, из Рубцовска. И там проявили интерес ко мне, к моей маме. Меня трогает этот доброжелательный интерес. Так вот, здесь, в Веселоярске, и сошлись судьбы моих родителей. Вел-вел отец дорогу и привел — прямо к свадьбе.

Веселоярск — красивое название. Немного таких названий у нас. Любим мы почему-то выставлять на первый план не самое лучшее в характере наших мест — национальная черта, что ли? Едешь иной раз, читаешь названия и прямо огорчаешься: Грязнуха какая-то, Черный Яр… А тут — Веселоярск!

— Нечто похожее еще Гоголем замечено…

— Я была первым ребенком в семье. По православной традиции меня крестили. Не в церкви — какая уж там церковь в 1932 году, в самый разгар борьбы с ними, церквами, — а на квартире у священника. Правда, имя выбрали не из святцев. Вы же знаете традицию: раньше священник предлагал имя, отыскивая его в святцах. А мое имя выбирали уже сами родители. Отец выбрал. Известно, как много у нас красивых народных, славянских, русских имен. А тогда уже появились и новые имена. Новые имена нового времени. Среди моих сверстниц много Октябрин, Владилен. Стали появляться и имена новой интеллигентной волны — Нелли, Жанна, Алла. А отец назвал меня Раисой. Раечка. Он мне потом объяснил, что для него оно означало «рай». Райское яблочко.

— В наших местах это тоже распространенное имя. Но такого объяснения я никогда еще не слыхал. У Вашего отца хорошая фантазия!

— Не забывайте, что я была первым ребенком. Отец, очень любивший всех своих детей, все-таки всю жизнь был особо привязан ко мне. К своему первенцу. И очень гордился мной. Последние месяцы своей жизни, находясь в больнице, здесь, в Москве, говорил мне, что почему-то все время вспоминает свою мать и меня, меня — маленькую. Я ведь знал, чувствовал, что именно ты будешь спасать мою жизнь, говорил мне в больнице. К сожалению, надолго спасти его не удалось. У него была сложная операция. В 1986 году отца не стало…

Эта картина — как я сижу у него в больнице и как он говорит мне свои, в общем-то, прощальные слова — вызывает у меня слишком много личных переживаний. Может быть, не надо о таком? Не стоит?

У нее тихий голос. Тихий и вместе с тем отчетливый. Ее легко представить в аудитории. Я знаю, что когда-то в Ставрополе студенты, а среди них были мои друзья, охотно ходили на ее лекции. Таких преподавательниц охотно слушают еще и потому, что на них, почти ровесниц самих студентов, приятно смотреть. Но сейчас это другой голос, нежели тот, который время от времени слышится с телеэкрана. Сейчас это — голос дочери, чью аудиторию, в сущности, составляет один человек: она сама.