Я начинаю войну! - [6]

Не будем комментировать заявление Корниенко, отрицающее, по сути, значение использования опыта Октябрьской революции для афганцев. Еще бы! Для самого Корниенко куда как более значим опыт и оценки американского истеблишмента. Ведь получив шифровку от советского посла в США А. Ф. Добрынина о том, что в беседе с ним 8 марта 1980 г. Бжезинский заявил о готовности США признать за Афганистаном статус типа Финляндии, решительно выступая при этом против превращения его во вторую Монголию, Корниенко, как отмечалось выше, незамедлительно поддержал такую позицию США на совещании в ЦК КПСС и, более того, представил эту позицию как свою собственную. Корниенко получил отпор со стороны членов ЦК, но в дальнейшем это не остановило ретивого «американиста», и он снова и снова прибегал к попыткам дискредитации афганской революции, отстаивая позиции, выгодные, прежде всего, США.

Далее обратим внимание на высказывания Г. Корниенко, сделанные в ходе съемок фильма «За девять лет до окончания войны» под руководством Генриха Боровика:

«С моей точки зрения, во всяком случае, ввод войск — это было не начало нашей ошибочной линии поведения в афганских делах, а кульминацией… этой ошибочной линии.

Начинать, я думаю, надо с апреля 78-го года, когда в Кабуле произошел, прямо скажем, переворот, который потом стали называть Апрельской, или Саурской революцией… В действительности же, и об этом Наджибулла, кстати, в одной из бесед с Шеварднадзе говорил прямо, в апреле 78-го года произошла не революция и даже не восстание, а переворот.

Так вот, когда произошел переворот, на Западе, да и у нас, многие считали, что, конечно, Москва приложила к этому руку. Тем более что совершили переворот афганские офицеры, которые обучались в Советском Союзе и принадлежали к Народно-Демократической партии Афганистана, руководство которой считало себя марксистами. «Конечно, Москва приложила свою руку…»

В действительности же о перевороте в Москве в МИДе, и не только в МИДе, и военные, и другие узнали из сообщения английского агентства «Рейтер». Я в то время был заместителем министра иностранных дел СССР, поэтому могу твердо об этом сказать. Потом уже поступила информация из посольства, от других наших служб из Кабула.

Никаких сообщений и по линии органов госбезопасности не поступало. И, более того, впоследствии, уже в 1979 году, в одной из бесед, которые у меня были с Тараки, он мне прямо сказал, что да, конечно, у нас была возможность за день-два, во всяком случае, известить ваших представителей в Кабуле. С ними у нас, в принципе, были контакты, но мы сознательно не стали этого делать. Мы боялись, что Москва начнет нас отговаривать от вооруженного восстания, ссылаясь на то, что в Афганистане не было в ту пору революционной ситуации.

И действительно, если бы уведомление было предварительно получено в Москве, практически на сто процентов уверен, судя и по другим случаям, как мы реагировали в подобных ситуациях, Москва действительно начала бы отговаривать их от этих действий.

Беда в том, что когда переворот стал совершившимся фактом, и произошел он без нашего касательства, без нашего подталкивания и даже без нашего ведома, то многие в Москве, и прежде всего наши партийные идеологи, международники партийные, я имею в виду Суслова, Пономарева и в целом международный отдел ЦК, сочли это за благо. Сочли, что в близкой перспективе (если не завтра и не послезавтра, то уж в очень недалеком будущем) мы будем иметь еще одну социалистическую страну у нас в южном подбрюшье. Не смущало их то, что эта страна была еще в дофеодальной стадии развития.

На аргументы, которые приводились в этой связи, ответ был один: «Ну, вон Монголия тоже из феодализма перепрыгнула сразу в социализм».

В этой связи вспоминаю, в частности, одно из совещаний, которое было в ЦК еще в 78-м году. На нем я позволил себе высказать сомнение насчет концепции второй Монголии в Афганистане. Я высказал мысль о том, что с точки зрения интересов Советского Союза, дай бог, чтобы Афганистан стал каким-то азиатским вариантом нейтральной Финляндии по отношению к Советскому Союзу, дружественным государством, но не более. На это последовало недоуменное восклицание со стороны Пономарева: «Как можно уподоблять Афганистан Финляндии! Ведь Финляндия — это буржуазное государство!»

В ответ на мой вопрос «А неужели всерьез можно считать, что Афганистан созрел для социализма?!» последовал назидательный по своему тону довод его заместителя Ульяновского: «В мире сейчас нет страны, которая не созрела бы для социализма!»

Вот с таким подходом мы столкнулись сразу после Апрельского переворота в Афганистане. Видимо, этот ответ включал в себя и Соединенные Штаты Америки, и Западную Европу. Если понимать буквально, было сказано, что в мире нет такой страны, которая не созрела бы, включая, значит, и Соединенные Штаты.

Наши отношения с Афганистаном всегда были нейтрально-дружеские и при короле, и при Дауде, но где-то с 75-го года наметилась линия отхода от тесного сотрудничества с нами. Американцы через иранского шаха соблазняли многомиллиардной помощью, но с условием свертывания сотрудничества с Советским Союзом, военного в особенности. А военное сотрудничество между нашими странами было с 19-го года. В то время в Афганистане работали около ста наших военных консультантов. Королем были предприняты определенные шаги в этом направлении. Поэтому причины опасаться некоторого военного присутствия, если не в прямом смысле военного, то разведывательного, были… у нас в те годы.