Я на валенках поеду в 35-й год... - [35]
Меня избрали членом-корреспондентом АН, а затем и действительным членом. По этому поводу в деревне Талицы состоялся забавный диалог. Моим соседом в деревне оказался один из замечательных русских мужиков — Александр Иванович Кузнечихин. В войну он потерял правую руку, и ему перебили ноги. Вернувшись домой, он начал хозяйствовать: сначала пас коров, а потом с женой Прасковьей Яковлевной поднял собственное хозяйство. Когда в связи с расширением семьи я начал строить дом в Талицах, он учил меня плотницкому делу. В сложных случаях брал топор и без всяких верёвочек одной рукой ровно обстругивал шестиметровую балку. Так вот, однажды я начал покрывать избу шифером. Когда покрыл пол избы, появились друзья и предложили отметить этот успех. Начали отмечать у нас, а потом поехали в Усолье. У Наташи в это время была маленькая дочь, пелёнки, кормление, но всё-таки она меня отпустила. Привезли меня уже в соответствующем состоянии, и жена сказала всё, что обо мне думает. Я, естественно, обиделся и ушёл спать на сеновал («мшарник»). Утром просыпаюсь — понять ничего не могу. Свет откуда-то снизу. Делаю шаг назад и падаю спиной вниз с трёхметровой высоты. Затылком очень точно чиркнул об острый край бревна (шрам остался на всю жизнь), но бог пьяных бережёт. Дотронулся до затылка — вся рука в крови. Нашёл бутылку водки, протёр рассечённое место и лёг спать. Отлежался. Позже приехал в деревню H. Н. Пономарёв и рассказал Александру Ивановичу, что меня повысили. Тот ему на это отвечает: «Так что ж, заберись на мшарник, на. бнись оттедова, глядишь — и тебя повысят».
В последние годы Брежневского застоя общество стало весьма неоднородным. С одной стороны, к власти подтянулись реформаторы и либерально настроенные интеллектуалы, с другой — в глубине по-прежнему властвовала партийно-бюрократическая элита и «пахло» Сталиным. Лучше всего это иллюстрирует история с лабораторией А. Т. Рахимова на физфаке МГУ. 1976 год, прошло два десятилетия после знаменитой студенческой революции, о которой я писал ранее. Декан физфака — проф. В. С. Фурсов, ректор МГУ — ак. Р. В. Хохлов, президент Академии наук — ак. А. П. Александров. Я — академик и член ЦК ВЛКСМ. В своё время мы с В. Д. Писменным создали в МГУ при поддержке ректора ак. И. Г. Петровского Лабораторию физики плазмы.
В марте 1976 года один из инженеров лаборатории (Кандаурин) копировал «Архипелаг ГУЛаг». Копирование велось в специальном помещении, в котором под контролем и охраной спецчасти был установлен копировальный аппарат ЭРА. Заметьте — это 1976 год, в мире информационная революция, начинается эра персональных компьютеров! Когда Кандаурин начал копирование, в комнату вошли сотрудники КГБ, которые по-видимому следили за путешествием книги по Москве.
По какой линии, и какие указания поступили в МГУ, можно только догадываться, но со следующего дня с нами стали разбираться вышестоящие партийные инстанции. Тем более, был отличный повод — молодая лаборатория, неопытный заведующий (в ноябре 1975 года я пригласил В. Писменного в Троицк в филиал Курчатовского института, и лабораторией с этого времени стал руководить А. Т. Рахимов).
Партбюро НИИЯФ МГУ, в чьём подчинении находилась лаборатория, повело себя порядочно, постаравшись отделаться минимальными наказаниями. Была составлена справка, близкая по тексту к моему выступлению на заседании партбюро НИИЯФ. Однако партком физфака на своём заседании принял решение об исключении А. Рахимова из партии, запрете защиты уже подготовленной им докторской диссертации и поставил вопрос о реорганизации лаборатории с привлечением к её руководству «опытных товарищей» с физфака. Заседание вёл всё тот же непотопляемый И. И. Ольховский, который 20 лет назад воспрепятствовал моему поступлению в аспирантуру, о чём я уже писал. Может быть, и сегодня он стоит в рядах КП РФ с портретом вождя? Я тут же пошёл к Рему Хохлову, он позвонил кому-то наверх, и мы отделались выговорами, отложенными защитами, но лаборатория уцелела и успешно работает до сего дня.
Александр Блок
В связи с улучшением советско-американских отношений («разрядкой») в Москве появилась делегация комиссии по атомной энергии США во главе с её председателем Гленом Сиборгом. Термоядерную часть возглавлял Роберт Хёрш, и мы с ним обсудили возможное сотрудничество. Следующая встреча состоялась в Вашингтоне перед визитом Л. И. Брежнева к Р. Никсону. Организована она была торжественно, в Госдепе. Боб восседал под полосатым флагом, мы — под красным. Я предложил объехать лаборатории и решать вопрос на месте. Боб не отвечал ни да, ни нет. Тогда я позвонил послу А. Ф. Добрынину, он связался с Г. Киссинжером, и дело сдвинулось. После вызова к телефону Боб вернулся другим человеком, мы быстро договорились в принципе, и наша делегация поехала по лабораториям. В результате подготовили соглашение, которое подписали Л. И. Брежнев и Р. Никсон, а также рабочий план. Наши учёные отправились в американские лаборатории, а их — в наши.
Конечно, при таком беспрецедентном масштабе сотрудничества возникла масса проблем с обеих сторон, и для их оперативного решения мы с Бобом каждую неделю проводили телефонный часовой или двухчасовой телемост. Постепенно возникли опыт и доверие. В это время Боб довёл бюджет американской программы до 500 миллионов долларов и начал сооружение всех основных установок. Создали совместную комиссию, которая собиралась два раза в год: один раз в СССР, другой — в США. В совместной программе по разработке гибридного варианта термоядерного реактора для наработки плутония с американской стороны участвовал Джон Холдрен, который сейчас является помощником Президента США по науке.
