Я на валенках поеду в 35-й год... - [21]
На заключительной сессии вся американская делегация задрала ноги на спинки стульев в знак протеста. Но с этого момента Лев стал непререкаемым лидером термоядерных исследований в мире, раз и навсегда. Кстати, это нам очень помогло в консолидации учёных мира вокруг идеи токамака (далее) и организации беспрецедентного международного сотрудничества по сооружению экспериментального термоядерного реактора (ИТЭР).
Конференция закончилась банкетом. Мы были крайне ограничены в средствах. И дело не только в том, что суточные были мизерными. Дома нас ждали жёны и дети, у которых не было никакого шанса попасть в этот другой сказочный мир, а каждому из нас хотелось приобщить их к нему. Поэтому, чтобы сэкономить суточные, мы изобретали всякие способы для «раскрутки» наших американских коллег. Например, убеждали Мартина Крускала в том, что он гений, а он бегал за вином. В результате все основательно напились. Алан Колб и Билл Драммонд забрались на стол, обнялись и рухнули на посуду… Кое-как разъехались… Начальник долго ездил по отелям и заглядывал в кровати: все ли мы на месте? Потом при каждой беседе в ЦК перед очередной загранкомандировкой меня долго убеждали, что пить лучше дома. На следующее утро американцы мирно спали в своих отелях, а нас, рабов божьих, опять потащили через всю Австрию в Вену.
Моё положение и сотрудничество с Р. Сагдеевым и А. Веденовым в теоротделе определилось, но я продолжал интересоваться магнитной гидродинамикой. И тут неожиданно нашёл союзника в лице Саши Веденова. Саша был значительно ближе к школе Л. Д. Ландау, под его влиянием я тоже начал сдавать теорминимум и дошёл до статфизики. Сашин тесть, академик Б. С. Стечкин, был близок к С. П. Королёву и ракетной технике — области совсем секретной. Борис Сергеевич заинтересовался ядерными источниками энергии для спутников (этот вопрос до сих пор толком не решён!). Саша познакомил нас, и мы начали обсуждать возможность использования жидкометаллических МГД-генераторов.
Вопрос заключался в том, как преобразовать тепло от ядерного реактора в кинетическую энергию или давление потока жидкого металла (живую энергию, как говорил Б.С.). Дальше уже всё ясно: для преобразования нужна сжимаемость, а жидкий металл несжимаем. Придумали эмульсию пара, или газа с металлом, и долгое время мучились с этой эмульсией. В общем, ничего не получилось. Но я попал в орбиту ракетной техники, начал читать лекции в Московском авиационном институте по магнитной гидродинамике, познакомился с заместителем В. Н. Челомея К. С. Альперовичем, и мы с ним начали эксперименты. Это был очень изобретательный человек.
В то время царила невероятная эйфория — после запуска спутника и атомщики, и ракетчики считали, что невозможного нет. Президентом Академии наук стал Мстислав Всеволодович Келдыш, первым вице-президентом — Михаил Дмитриевич Миллионщиков из Курчатовского института. Михаил Дмитриевич был очень своеобразным человеком: величественным в своей должности, но с нежной и ранимой психикой. В АН СССР он создал Совет по прямому преобразованию тепловой энергии.
Нужно было начинать что-то новое и в Институте. С одной стороны, появился H. Н. Пономарёв-Степной с термоэлектрическим и термоэлектронным (позже) преобразованием ядерной энергии («Ромашка»), с другой — возник интерес к МГД-преобразованию, правда, в институте им занимался только я. Я повторял свои опыты с ртутью у И. К. Кикоина, который очень любил необычные опыты и демонстрации. Меня заметил М. Д. Миллионщиков и пригласил к себе работать. К этому времени в термоядерных исследованиях появился некий застой, как неоднократно бывало, и я с удовольствием перешёл на новое поле деятельности.
В то же время я продолжал работать с Михаилом Александровичем Леонтовичем, который был необычайно широким человеком, и, хотя его вряд ли увлекала техника, он никак не препятствовал моему новому занятию. Существовало только одно препятствие: в институте всё было, как теперь говорят, схвачено и поделено. Начать что-то новое, даже при такой поддержке начальства, было трудно.
К счастью, наметилась очередная реформа. Н. С. Хрущёву не удалось развалить Академию, но разогнать её техническое отделение он ухитрился. Уже потом, в 80-е годы, я с трудом собирал обломки обратно. В частности, в свободном плавании оказалась «Магнитная лаборатория», созданная Анатолием Петровичем Александровым для изучения размагничивания и обнаружения подводных лодок. Она располагалась в стареньких финских домиках в посёлке Красная Пахра, в сорока километрах от Москвы. Мне предложили начать там свою деятельность, куда я и отправился проработать и прожить следующие 15 лет.
Теперь о моей семейной жизни. Последние годы университета я бывал летом на Николиной горе, где тётя Вера, как я уже писал, давала уроки французского языка и имела комнату. Туда же я приглашал свою Наталью и её родителей, когда за ней ухаживал. Рядом был конный завод, так что с конной основой всё было в порядке. Но когда встал вопрос о женитьбе, то Наташина мама по ряду причин оказалась в оппозиции. Самая тривиальная — Наталье не было и 20 лет, а выглядела она ещё моложе. Но основная проблема заключалась в том, что отец Наташи периодически уходил в свою вторую семью, а мать рассчитывала на дочь для сохранения мужа. Я этого ничего не знал и просто шёл напролом. Иногда мне не отпирали дверь, но любовь — не картошка… Всё кончилось тем, что 25 января я забрал Наташу, и мы расписались в ЗАГСе без всякой торжественности. Отпраздновали свадьбу у меня дома, а потом уехали на медовый месяц в Николину гору. Родители на свадьбу не пришли.
