Я мыл руки в мутной воде. Роман-биография Элвиса - [25]

Джон поехал встречать ее в аэропорт вместе с Рэдом и Чарли. При встрече Прис обняла и поцеловала его так, словно имела на это право. Рэд осмотрел подругу босса с головы до ног достаточно откровенно. Она заметила этот взгляд, и глаза ее стали злыми и прозрачными. Она не подала Рэду руку и лишь снисходительно кивнула Чарли. И внезапно, с тоскливой ясностью, Джон увидел, что эта девушка, ничем почти не напоминающая ту, мягкую и пухлогубую девочку, хочет быть единственной. Хочет заменить и родных, и друзей.

Она выглядела теперь взрослой из-за густо-черной подводки глаз, высоко взбитой прически и высоких каблуков.

Потом Джон отвез ее к жене своего менеджера и пару дней не решался там появляться, проводя время с ребятами и Полковником и глотая маленькие пилюли, чтобы забыться. Вспомнилось, как Полковник свистнул, увидев Прис.

— Послушай, — заметил он питомцу, — будь осторожен. И только. В устах столь прожженного человека слова прозвучали угрожающим предупреждением.

Вдруг Джон увидел, что Полковник стоит в дверях.

— Слушай, чего ты сегодня, а? То комок нервов, то элегия. Определяйся скорей. Через двадцать минут начало. Девушек я все-таки рассадил. Расправиться с ни ми — твоя задача.

Джон неожиданно остро обрадовался менеджеру и весело рассмеялся его словам. Полковник удивился и растрогался. Как всегда в минуты редкого для него душевного стресса, глаза его съехались к переносице, и уже второй раз за этот длинный день Полковник удивил своего питомца.

— Но по мне лучше элегия. Мне не хотелось бы, чтобы ты нервничал.

— Где ребята, Полковник?

— Отправил их поразмяться. Они не в состоянии рассеять тебя. Побудь-ка один. — Вдруг остановил взгляд на зеркале. — Вот с ним.

И, резко повернувшись, вышел.

Да, Полковник угадал, с зеркалом было легче, чем с ребятами. Отношения становились все более официальными.

— Господи, мелодрам мне только не хватает.

Он решительно подвинул стул и занялся своим лицом, упорно стараясь не думать.

Но думалось. Думалось, что Прис смеется потихоньку. Она права. Великим артистом он не стал. Ремесленник от кино. Обидно, конечно, что она это делает. А может быть, отыгрывается? Есть за что. Его мягкотелость дорого обошлась всем. Не смог он сразу пресечь ее попытки войти в его семью. Духу не хватило жестоко обойтись с маленькой девушкой, приехавшей к нему в гости.

В конце каникул от ее родителей пришло еще одно письмо с «огромной просьбой» разрешить девочке пожить у них до окончания колледжа. На этот раз советоваться было не с кем. Бабушка позвала внука к себе:

— Я хотела бы, чтобы Прис осталась у нас. Мне так хорошо с ней. Я думаю, ты тоже рад. Она всегда под боком. Джон вспыхнул:

— Но, бабушка, там, где я сейчас пребываю, под боком у меня полно красоток. При чем здесь Прис?

Войдя в свою комнату, он увидел стоявшую у стола Прис. Она медленно подняла на него глаза и тихо спросила:

— Можно, я останусь у тебя? — Он остолбенел. Прис поняла и поправилась:

— Я хотела сказать — в твоем доме. Я очень привязалась к твоей бабушке и тетке.

— Так не годится, детка, — качая головой, сказал Джон. — Тебе стоит подумать о будущем.

Резко вскинув голову и глядя на него остановившимися и расширившимися глазами, она твердо сказала:

— Я люблю тебя и хочу, чтобы моим будущим был ты.

Это было сказано так грубо, так не вязалось с его представлениями о женской гордости и ее обликом дрезденской куколки, что он отшатнулся и только воскликнул: «О-о!».

Неужели этот короткий звук мог столько сказать? Так поразить? Лицо ее задрожало, и она бросилась опрометью вон из комнаты.

Через полчаса в дверь его кабинета постучали. Пришла тетка и елейным голосом пропела:

— Тебя хочет видеть бабушка. Она плохо себя чувствует. Ты очень расстроил ее историей с Прис. Девочку жаль безумно.

Джон мрачно кивнул. Сидел, собираясь с мыслями. Как, когда, чем приворожила она всех его родных? Напрашивался ответ — добротой и обаянием. Почему же он сопротивляется? Бабушка Кэт как-то советовала ему найти на роль жены не акт рису. Прекрасный повод угодить единственному человеку, который не талдычит о его карьере. Но внутри все сопротивлялось. Страх? Да, и страх. Взять на себя еще обязательства, еще ответственность? Это при его-то нынешнем положении? Конечно, платили ему прекрасно. Получали же за него неизмеримо больше. И забирали у не го время, здоровье, радость непосредственного общения с людьми. Пожалуй, радость общения была главной. Постоянное свое окружение он уже едва переносил. Часто бывал груб и жесток с ребятами, то кляня себя за это нещадно, то пытаясь оправдать и понимая, что хамству нет оправдания.

Во время таких кризисов он уходил в работу, пытаясь преодолеть кинорутину. Но все возвращалось на круги своя, принося с собой лишь давящую боль в затылке и полуобморочное состояние. Все чаше теперь на съемочной площадке бросал он под язык допинговую таблетку. Все чаще… И, конечно, не мог не знать, что это влечет за собой, куда может завести. Он не пристрастился к спиртному и курению, хотя иногда позволял себе, особенно в обществе Полковника и фирмачей, выкурить тонкую датскую сигару.

Тоска, тоска, тоска… Вместе с таблетками она разрушала здоровье и веру в себя. И обрекать на безрадостное существование рядом с собой, таким трудным для окружающих, еще кого-то? Увольте. Хватит с него, что причина маминой смерти в нем. Правда, все старались отвратить его от такой мысли. Говорили, что причина — тяжелая работа. Но ведь он тоже тяжело работает. А значит…