«Я, может быть, очень был бы рад умереть» - [19]

Другой способ заключался в том, чтобы вклеить осколок спички в отверстие зуба, некоторые спички сделаны из более белого дерева, другие более желтоватые, можно подобрать спички под все оттенки эмали. Осколок набухает в мокром рту и заполняет дырку. Нужно только внимательно следить, чтобы не дать ему сгнить на второй день, рассказывал мне один хмырь, который усовершенствовал технологию, и который теперь выглядел старше нас всех, так как постоянно курил, чтобы согреть свои абсцессы.

– Дырку в зубе не видно, но запах остаётся.

Это – проблема Министерства здравоохранения, которая находится в процессе решения за счёт фторидной программы местных властей и пузырьков, которые можно купить в аптеке. Но вы всё ещё можете встретить людей, у которых металла во рту больше, чем мелочи в кошельке. Зубы из свинца и ртути, золотые зубы, конечно, где вы все? Пилоты самолётов, у нас здесь не было ни одного; одна маленькая дырочка в зубе, и Вас лишают лицензии, непонятно, для чего здесь вообще построили аэродром.

Милые девушки, которое не могут показать рот посетителям, потому что он в стадии реставрации. В героические времена один дантист обнаружил у своей дочери, красивой блондинки, два кариеса, и был так взволнован возможными последствиями для своей репутации, что за один вечер вырвал у неё все зубы, и хорошие, и плохие, и поставил ей самые дешёвые зубные протезы. Когда она снова появилась, то стала похожа на утку из мультфильма с идеально ровными зубами как клавиши пианино.

Сегодня уже делают зубы из керамики, как умывальники и душевые поддоны, сразу даже непонятно, что это не настоящие зубы. Однажды не будет больше ртов, похожих на тёмные пещеры, брызжущие струями слюны.

Возвращается медсестра и меня ведут в другой кабинет.

Моя нога сломана, как показывает снимок. Минимум три недели.

– Видишь эту расколотую кость?

Неделя на костылях. Летом. Третий этаж без лифта. Мытьё частями, садистский зуд в отдельных зонах под гипсом. Затем, внезапно, меня вызывает в больницу главный ортопед, какая честь. Распиливает гипс. У него недовольный утомлённый взгляд, какая муха его укусила?

– Можешь идти.

– Нового гипса не будет?

– Ты здоров. Не напрягайся.

Штырь, они перепутали рентгеновские снимки.

Один цыган неделю ходил в агонии со сломанной ногой, айййй, мать вашу, закидывая истерики и потеряв уважение окружающих, позоря отца и мать, хромая, как хромая лошадь, всё время поднимая к солнцу свой рентгеновский снимок обычного вывиха лодыжки, вывиха твоей лодыжки. Он был прав, что жаловался, но это следовало бы сделать раньше, с цыганами сам знаешь, на что это похоже.

Он там, в своей кибитке на обочине дороги со сломанной ногой, и я, который не пошёл в поход со здоровой ногой.

В другой раз я открывал банку тушёнки на кухне. Предупреждаю: никогда не открывайте консервную банку, которая разбухла и вздулась. Я ударил по ней ножом и банка лопнула, выстрелив трупом консервированного мяса, самое отвратительное животное, которое когда-либо доводилось нюхать. Порез на правом запястье шокирует. Кожа и мясо вздыбились. Капли крови взрываются и розовыми пятнами капают на кухонный пол, они не просто сочатся, они, кажется, вытекают наугад мазками широкой кисти, как на абстрактных полотнах, где предположительно изображены красочные движения природы или войны. Это – артериальная кровь, светлая и насыщенная кислородом, она похожа на тянущуюся жевательную резинку.

Зловоние гнилого газа, взорвавшего консервную банку, будет держаться у меня в носу всё лето.

В больнице мне накладывают жгут на правую руку и просят подождать в вестибюле, они сейчас зашьют и сделают прививку от столбняка.

У тебя достаточно памятных вещей, чтобы никогда не забыть тот день, просто посмотри на свою кисть там, где начинается правая рука, шрам похож на границу с Испанией как её рисуют на многих картах маленькими крестиками.

У меня достаточно всего, чтобы никогда не забыть, но здесь есть всё, что будет мне всегда напоминать этот день.

Невысокий мужчина, одетый по-деревенски, заходит через главную дверь в приёмный покой. Я не могу понять, что излучают его глаза, то ли это яркий свет, который он поймал снаружи, то ли это взгляд того, кто видит мир по-своему, то ли это просто эйфория. Многие люди здесь страдают от летней сенной лихорадки, схожей с весенней аллергией на пыльцу. Горячий южный ветер приносит с полей пыльцу пшеницы, собираемой механизированными комбайнами; эта пыль забивается в бронхи, у некоторых высушивает глаза, а других, наоборот, заставляет плакать. Мужчина подходит к окошку регистратуры и задаёт вопрос. Ничего необычного не случилось, но все смотрят на него, значит, что-то с ним не так. Медсестра просит его подождать и уходит внутрь, хлопнув дверью. Появляется врач, он медленно раздвигает распахивающиеся в стороны двери служебного помещения, как робкий шериф, входящий в салун, на шее поблёскивает стетоскоп.

Он подходит к мужчине и спрашивает, господин ли он такой-то…

– Да, это я, и я до сих пор не понимаю. Скажите мне, доктор…

Мужчина слушает. Из того, что мне слышно, они говорят о быстрой и технической форме, о лопастях, цилиндрах, движении молотилки, о том, сколько лошадиных сил у мотора, о том, как с определённым движением он захватывает объект с земли, а затем разблокирует его. И как долго всё это длится. Врач, наконец, уходит и мужчина начинает медленно ходить, как будто меряет коридор своими шагами, чтобы построить разделяющую перегородку, стену, отделяющую его от мира. Его голос мягкий и однообразный, его ритм математический и пунктуальный.