Я - миссионер - [7]

Из истории монахам было известно, что Гуаякиль основан в 1535 г. одним из офицеров армии Писсаро — Себастианом де Беналькасаром. Он жестоко относился к индейцам, и те, будучи не в силах стерпеть издевательства и притеснения, втайне ополчились против завоевателей и внезапно напали на них. Там, где стоял город, остались лишь пепелища. Спустя некоторое время испанцы отстроили Гуаякиль, оборудовали причалы для кораблей. Однако у мореплавателей этот город еще многие годы именовался «пастью смерти», «кладбищем на Тихом океане»…

Машина катила по предместью Гуаякиля. Здесь жались друг к другу построенные на сваях лачуги из досок или картона с темными проемами вместо окон. На узеньких мостиках, соединяющих лачуги с берегом залива, сновали собаки и кошки, играли бледные, худые и грязные дети. То тут, то там можно было видеть женщин, которые несли гроздья бананов.

От болотистых заливов доносилась вонь гниющего ила. Монахи зажали пальцами носы. Кое-кто из них наверняка с опаской подумал о том, что здесь нетрудно подхватить какую-нибудь болезнь.

Вскоре «форд» выскочил на возвышенность. Окружающая картина резко изменилась: по обе стороны дороги стояли двух-, трех- и даже восьмиэтажные здания. В скверах покачивали своими широкополыми шляпами пальмы, будто зеленая стена тянулись манговые аллеи. Ярко цвели усыпанные острыми колючками кактусы, которые достигали здесь высоты человеческого роста. Сразу позабыв о недавней тревоге, молодые люди не отрывали глаз от нарядных, тонущих в зелени домов. Увидев на самой вершине возвышенности стену из красного кирпича, они поняли, что перед ними монастырь. Большие обитые жестью ворота со скрипом отворились. Машина въехала во двор. Навстречу вышел привратник в сутане.

— Мы давно ждем вас, дорогие братья, — поклонился он. — Милости просим, милости просим…

Все сошли, машина развернулась и уехала. Во дворе, между высокими кокосовыми пальмами, юноши увидели несколько многоэтажных зданий. Главный корпус был украшен выступающей полукругом колоннадой и барельефами, изображающими страсти господни. Напротив главного корпуса возвышался грандиозный собор в стиле Возрождения. Кругом не было ни души. Так выглядел бывший иезуитский, а ныне салезианский монастырь в Гуаякиле.

Ступая по мощенной камнем дорожке, прибывшие направились в отведенную им комнату.

По пути в Куэнку

В салезианском монастыре Гуаякиля прибывшие отдыхали несколько дней. Им показали школу, формально открытую для всего города, однако на деле доступную лишь для детей из зажиточных семей. В ней учились преимущественно дети буржуазии и таможенных чиновников. Из деловых соображений монастырю было выгодно поддерживать тесные связи именно с этими слоями общества. Естественно, что, боясь испортить свои отношения с монастырем, служащие пограничного надзора старались не замечать прибывающих из Европы переодетых монахов и смотрели сквозь пальцы на переправлявшиеся через гуаякильский монастырь за границу фрукты, какао-бобы, шляпы-панамы, серебро и золото, которые поступали из миссий, разбросанных по всей стране. Разумеется, обо всем этом никто не говорил молодым монахам. Зато им подробно рассказывали о новых методах преподавания, применяемых в школе, о том, что учителя оказывают большую помощь отстающим детям и в форме игры обучают их английскому и немецкому языкам, что ученики этой школы поют в церковном хоре, а хорошие манеры им прививаются на торжественных вечерах, которые монастырь, не жалея денег на угощение, время от времени устраивает не только для детей, но и для их родителей.

Будущие миссионеры осмотрели часовню, приходскую церковь, но огромных складов, где хранились товары, приготовленные для вывоза за границу, им, конечно, никто показывать не стал.

В Гуаякильском монастыре молодые люди сменили свои штатские костюмы на сутаны, получили эквадорские паспорта и удостоверения слушателей духовной семинарии в Куэнке, словом, превратились в полноправных граждан Эквадора.

Наступил день отъезда в Куэнку. С Гуаякилем Куэнка связана узкоколейной железной дорогой. Поезд состоял лишь из нескольких вагонов. Да и пассажиров было немного. Молодые монахи, не отрываясь, смотрели в окна. Убогие предместья Гуаякиля вскоре сменились непривычным для глаз европейца пейзажем: бескрайние саванны, поросшие высокой травой, в которой паслись отары овец и ламы.

Дважды маленький, словно игрушечный, поезд пересек реку Чимбе. Она широко несла свои воды. Среди зелени деревьев виднелись построенные на сваях тростниковые домики — пристанища лесорубов и рыбаков. После того как железнодорожная линия в третий раз пересекла реку Чимбе, рельеф местности стал меняться. Чувствовалось приближение гор. Появились лиственные деревья. Поезд, передвигаясь со скоростью размеренно шагающего человека, пыхтя, взбирался все выше, прокладывая себе извилистую дорогу между горами.

Сквозь ущелье монахи вдруг увидели горную вершину, ярко сверкающую на солнце. Они поняли, что проезжают мимо предгорий Анд.

Дальше поезд шел по горным ущельям, и дорога становилась все более извилистой. Кое-где он нырял в тоннели, кое-где громыхал по мостам над глубокими пропастями. Затем постепенно стал спускаться вниз. Оставив позади еще несколько тоннелей, он неожиданно вынырнул у самого берега широкой реки Сантьяго. По берегам ее стояло на сваях множество лачуг без окон. Поезд въезжал в центральную часть города. Нищие кварталы кончились. Мимо окон вагона проплывали высокие дома. Некоторые из них были построены из белого гранита. Их украшали круглые балконы. Здания утопали в садах. А вокруг возвышались Анды.