Я, Минос, царь Крита - [4]

С детской наивностью и в то же время с почти безжалостной трезвостью я установил, что после молнии, которая действует подобно какому-то демоническому знаку, ночь становится намного темнее.

Несколько дней мы прожили спокойно. На некоторых улицах зияли широкие и глубокие трещины. Мосты были разрушены. От рабов я слышал, что в окрестностях повреждено больше пятидесяти деревень, а около тридцати — полностью разрушено. Какой-то город близ Афин — воспитатель, которого мы все величали «философом», назвал его «окаменевшим гимном Богу» — целиком превратился в развалины.

Шли месяцы. Земля не раз принималась дрожать, а небо — сотрясаться от грохота. Гайя по-прежнему заботилась обо мне, словно мать. Когда землетрясение становилось очень сильным, она увлекала меня на улицу, мы сооружали где-нибудь ложе из одеял и шкур, и нередко она закрывала меня своим телом. В такие часы я догадывался, что может дать мужчине любовь женщины. Правда, мне уже исполнилось десять лет, но я всё ещё оставался ребёнком. Гайя дарила мне такую нежность, что я чувствовал себя счастливым, одновременно испытывая и замешательство, однако с радостью принимал её любовь.

В любую секунду, когда грозила опасность, руки и ноги Гайи, её бёдра, её губы и щёки давали мне такую защиту, что этот наш союз наложил на меня свой отпечаток и сформировал меня.

Я с удивлением убедился, что старые слуги и рабы прекрасно проявляли себя. Именно они добровольно выносили раненых и погибших из разрушенных и грозящих рухнуть домов.

— Посейдон спас нас, — с благодарностью и верой заявила Гайя как-то утром, хотя все мы знали, что она молится другим богам. Моего бога она похвалила только в угоду мне.

Какой же стоял месяц — сентябрь или октябрь? Я ещё не знал этого, однако видел, как жители разрушенных домов сооружали временные жилища, убогие хижины. Поздняя осень принесла с собой ужасную непогоду, ливни и град, а несколько раз налетали даже снежные бури. Деревни с их плохими дорогами утопали в грязи. Затем начались оползни и уничтожили немало домов.

Отец прислал работников, чтобы вернуть к жизни нашу деревню, служившую ему летней резиденцией. Одни были благодарны уже за одно то, что рабы уберут балки и щебень, чтобы соорудить из этих материалов новые жилища; другие хотели, чтобы помощники в первую очередь вытащили домашний алтарь, амфоры из винного подвала, украшения, ящики с одеждой или даже только детские игрушки. Я смеялся наивности многих людей, и эта их глупость послужила мне хорошим уроком.

К весне нашу деревню удалось кое-как восстановить, и тут опять начались мощные подземные толчки. К счастью, на этот раз жертв было немного, потому что большинство жителей при первых признаках беды поспешили выскочить наружу.

На Аттику ещё несколько лет обрушивались землетрясения, бури, огонь и пепел. Потом наступила та ночь, которую предрёк мне Прокас, старый критянин, о нём шла молва, будто он умеет предсказывать. Именно он на мой вопрос, наступит ли теперь конец света, отрицательно покачал головой.

   — Нет, царевич, — ответил он тихо, — это боги моря разрушают остров. Его часто называют Каллисто — «Очень красивый». Долго ли ему ещё оставаться красивым? Ему грозит гибель, и это должно послужить очищением. Мне не ведома степень греха, я знаю только, что боги уже не один год предупреждают обитателей этого острова. Но обратят ли там внимание на их предостережения?

Он помолчал, а потом продолжал задумчиво:

   — Ваш Посейдон хочет добра. Он — бог моря, чтобы помочь людям, он сотворил лошадь[5]. Ваш Зевс — сами мы почитаем Загрея — повелитель небес и земли, он — отец всех богов. Так что Посейдон действует с остальными морскими божествами по его поручению. Гибель Каллисто должна послужить нам всем предостережением...

   — А как погибнет этот остров? — спросил я, глядя в его задумчивые глаза.

   — В земле повсюду горит огонь. Если ваш Зевс взовет к нему, он вырвется наружу и погубит всё живое. На Каллисто его призывают многие боги.

Я высокомерно улыбнулся:

   — Ты стареешь, Прокас, и увлекаешься сказками.

Он рассеянно кивнул, но после недолгого молчания ответил:

   — Разве это выдумка, что земля так часто трясётся, а небеса разговаривают с нами?

Я не нашёлся, что ответить.

   — Заметь, царевич, боги знают все, они распоряжаются жизнью и смертью. Может быть, Каллисто взорвётся, весь остров разлетится на части и погрузится в море. Но возможно, боги лишь предостерегают жителей острова и оставят в море его обломки, и тогда потомки будут знать, что некогда здесь существовала процветающая страна, но боги разгневались и наказали её. Ведь мы ничто, царевич, и только одни боги распоряжаются нашим бытием и небытием.

Поскольку я был сыном царя, то повсюду имел доступ, никто не осмеливался отказать мне, если я даже ночной порой — часто от скуки, ибо целыми днями спал и не испытывал усталости — входил в дома. Я многое видел и слышал, но многого и не понимал.

Я никогда не задумывался о том, имел ли я право вторгаться в чужие жилища, открывать шкафы и сундуки. Мне слишком часто внушали, что всё принадлежит моему отцу, царю; разве я, его старший сын, не являюсь его представителем?