Я люблю свою работу? - [3]

И прогулочным шагом, все еще не вынимая рук из карманов, он уходит. Когда меня повысят до директора департамента, я займусь его дисциплиной! И в первую очередь отучу его называть меня этим идиотским прозвищем! Если, конечно, повысят… Нет, никаких «если»! Сделка с «Оушен» у меня в кармане, а, значит, и повышение тоже!

Оба лифта застряли на пятом этаже. Да что там вообще происходит? Сговорились, что ли… Разворачиваюсь на 180 градусов и быстрым шагом направляюсь к лестнице. Выбора нет — придется подняться на четвертый этаж пешком. Занятия в спортзале не прошли даром — даже несмотря на никотиновую зависимость и десятисантиметровую шпильку (высокий каблук — обычное дело) я достаточно бодро шагаю по ступенькам. Быть может, это привычка — только вверх, полный вперед, ни о чем и никого не жалеть (в том числе и себя, даже когда очень хочется). Ну, наконец-то, четвертый!

Тяжелая железная дверь внезапно распахивается — я еле успеваю отскочить.

— Ой, — произносит Виталик, сотрудник Рязанова. — Простите, Мария.

«Ненормальный», — думаю я, но вслух ничего не отвечаю и, окинув своего почти убийцу недоброжелательным взглядом, прохожу в коридор. Возле стойки ресепшена стоит Филиппов и объясняет двум седым мужчинам, на каком расстоянии друг от друга должны быть расположены бордовые полосы. Он, как всегда, более чем корпоративен — начищенные ботинки цвета мокрого асфальта, серые зауженные брюки и бордовый кардиган на светло-серую сорочку. С одеколоном, как обычно, переусердствовал — даже за несколько метров улавливается запах кардамона. Увидев меня в вопиюще некорпоративной гамме, Филиппов разводит руками.

— Мария, как ты можешь? Я так на тебя рассчитывал! — вскрикивает он и тяжело вздыхает, чтобы я ощутила весь ужас своего отвратительного и непростительного проступка.

Его собеседники удивленно осматривают меня с ног до головы, дабы понять, что же вызвало праведный гнев Филиппова.

— У нас корпоративный стиль! — сообщает он. — Это крайне важно, понимаете? Именно поэтому полосы должны находиться на определенном расстоянии друг от друга, чтобы создавалось впечатление…

Я стараюсь абстрагироваться и не слушать его. Быстрыми шагами пересекаю ресепшен и, открыв дверь из матового стекла, оказываюсь в длинном слабоосвещенном коридоре. Мимо пробегающая парочка практикантов чуть не сбивает меня с ног. Это уже слишком!

— Где-то пожар? — возмущаюсь я. — Куда торопимся?

Они останавливаются и опускают глаза в пол, как будто незатейливый узор черного кафеля таит в себе ответ на мой вопрос.

— В чем дело?

— Нас отправили в архив за документами, — словно пережевывая что-то, мямлит долговязый рыжий парень.

Если бы я не знала, что он всегда так разговаривает, то непременно оскорбилась подобным пренебрежительным отношением к своей персоне. Но Афанасий не обидит даже муху. Как раз наоборот: почему-то всегда хочется защитить его. Возможно, причина кроется в его несуразной внешности: жидкие рыжие волосы, испуганный взгляд больших глаз (неужели меня всерьез стоит опасаться?), покрытые рубцами щеки (возможно, из-за оспы), худые и непропорционально длинные ноги (совсем как у паука, за тем лишь исключением, что ноги всего две). А еще: Афанасий вырос в детском доме. Несладко же ему, наверное, пришлось! А тут еще я со своими замечаниями… Чувство вины открывает один глаз и зловеще улыбается.

— Постарайтесь не убить никого, — произношу я.

Наконец я добралась до своего рабочего места, располагавшегося в первом отсеке опен-спейса четвертого этажа. Первый отсек считается привилегированным: во-первых, удаленность от входа в опен-спейс — мимо нас не проходят, к нам именно приходят; во-вторых, расстояние до стола сзади сидящего не стандартные два метра, а три; в-третьих, только один соседний отсек — меньше ушей и, соответственно, меньше утечки информации, что особенно актуально — девочки всегда громко обсуждают производственный процесс и не менее громко возмущаются (порой, не скупясь в выражениях). Поскольку в большинстве случаев их возмущения оправданы, то я снисходительно отношусь к такой особенности (отчасти, выходящей за рамки корпоративной этики).

Девочки — это мои подчиненные: Лидия Ландышева — мой заместитель, Ольга Ухова — начальник отдела развития бизнеса, Анна Безухова — начальник отдела сопровождения. Хотя, конечно, девочками их можно назвать с большой натяжкой: самой младшей, Ане — двадцать восемь, а старшей, Ландышевой — тридцать пять.

— Всем привет! — прохожу к своему столу, расположенному возле окна, и ставлю сумку на тумбочку.

Никто даже не оборачивается — все трое уставились в мониторы. С Аней все понятно — она работает, а вот Лида с Олей, закадычные подружки, изображают бурную деятельность. С моей стороны было верным решением посадить эту парочку спиной друг к другу, иначе они бы болтали все восемь часов рабочего времени.

— Ты не забыла, что с понедельника я в отпуске? — Оля все-таки поворачивается в мою сторону. — И я с семьей улетаю в Таиланд.

Любое упоминание «семьи» из Олиных уст вызывает у меня тошноту, потому что ассоциируется, в первую очередь, с ее деверем — неказистым Валерой. Никогда не забуду, как он, дыша перегаром мне в лицо, прошепелявил «Детка, ты супер…». Как можно было так напиться на детском празднике, устроенном в честь пятилетия собственной племянницы? А еще я никогда не забуду его танец под «Песню мамонтенка», которую дети пели в караоке. От воспоминаний по спине пробегают мурашки: сначала вверх, потом вниз.