Я люблю Капри - [36]

— Но если меня не будет, кто станет тебе переводить? — не слишком настойчиво протестую я. (На сей раз я не собираюсь жаловаться на мамину привычку сводничать.}

— Вряд ли в это время дня будет много покупателей. Я справлюсь, — настаивает мама.

Люка с радостью вверяет ей магазин и, показав, как работает касса, обещает вернуться через час.

— Не торопитесь! — мурлычет мама.

Дорога, по которой мы с Люка идем, так круто забирает вверх, что мне приходится то и дело изображать, будто я очарована открывающимся видом, чтобы остановиться и отдышаться. К счастью, вид действительно прекрасен, так что мне это сходит с рук.

— Вот любопытное место, — говорит Люка, впервые останавливаясь по собственной инициативе и указывая на окруженный стеной сад, забитый вязаными куклами и выцветшими от солнца и непогоды плюшевыми мишками, часть которых, несмотря на бамбуковые подпорки, призванные исправлять их осанку, завалилась на бок. Мне кажется, однажды хозяин сада не выдержал и завопил: «Если я увижу еще одну живописную оливковую рощу, я повешусь!»

Мы идем дальше. Сварливые пожилые женщины с покупками в пластиковых пакетах проходят мимо и вполголоса проклинают бездельников-туристов. В стороне от городского центра действительно появляется ощущение, будто ты без спросу вторгся на их территорию, — успокаивает лишь то, что я шагаю рядом с местным жителем, а значит, имею право здесь находиться.

Подъем становится все круче, так что впору задуматься об альпинистском снаряжении и кислородной маске. Это невыносимо. Я останавливаюсь и смотрю наверх — там, на вершине холма, супермаркет. Или это мираж?

— Хочешь воды? — невзначай переходя на «ты», спрашивает Люка.

— Да.

Я чувствую, как по ногам под брюками стекает пот. Очень странное ощущение.

Люка добегает до supercato[61] и возвращается с бутылкой «Сан Бенедетто».

— Ты предпочитаешь fìzzante. да? Газированную?

Я киваю.

— Твой дед тоже предпочитал fìzzante, — замечает он.

— Странный вопрос, наверное, — говорю я, перемежая слова глотками тепловатой газированной минералки. — Но что он был за человек?

— Я понесу. — Люка забирает бутылку и жестом приглашает меня идти дальше. — Во-первых, твой дед был тихим человеком. Но все видел. И все чувствовал.

— Что ты имеешь в виду? — Меня заинтриговали его слова.

— Он наблюдал за людьми и поэтому понимал их. Он знал, что лежит у них на сердце. Он разглядел, что внутри я не так уж и плох.

— Ты был плохим снаружи?

Люка криво улыбается.

— Немного. — Он приподнимает рукав и показывает мне татуировку — пантера крадется по его плечу.

— Многие люди носят татуировки. — Я пожимаю плечами. — В доброй половине случаев — это всего лишь мода.

Люка останавливается и изучающее на меня смотрит. Потом ловко снимает рубашку — его торс испещрен картинками: кинжалы, единороги и сердца переплетены с языками пламени и причудливо закрученными океанскими волнами. Как будто на его кожу нанесена карта удивительных, фантастических приключений.

Я делаю знак рукой, и Люка поворачивается. Красота! Между лопаток у него примостился прекрасный дракон. Мне всегда нравились драконы — вероятно, это зов валлийской крови! Я рисовала их на чем попало. Всего пару лет назад я перестала носить майку с драконом, которую мне подарили в четырнадцать лет.

Я протягиваю руку и провожу пальцем вдоль хвоста мифического зверя, который разлегся на гладкой смуглой спине Люка. Я пытаюсь остановить это движение, чтобы не соскользнуть к самому основанию его позвоночника, но это все равно что пытаться остановить тобоган, летящий вниз по ледяному желобу.

— Твой дед увидел меня, когда я выходил из воды у Марина Пиккола.[62] и сказал: «Я вижу, тебе нравится украшать свое тело». Я ответил, что сам делал эскизы к этим татуировкам, а он сказал, что у него есть для меня работа!

— Ты его до этого знал?

— Конечно. Все знали Винченцо Дезидерио.

— Из-за истории с моей бабушкой? Потому что он разбил ей сердце, и она покинула остров, забрав его единственную дочь? — И откуда только я набралась такой дерзости?

Люка невозмутим.

— Это маленький остров. Здесь все про всё знают. — Он надевает рубашку. — Конечно, некоторые его осуждали. Но он никогда никого не судил.

— И себя тоже?

— Считаешь, он должен был себя осуждать?

— Еще скажи, что в Италии у женатых людей принято заводить на стороне романы! — Я чрезмерно распалена.

— Нет, — серьезно говорит Люка. — Не скажу. Он всю жизнь переживал потерю дочери. И то, что так и не увидел тебя.

— Сам виноват. — Я отзываюсь ему сочувствовать.

— Он не знал, что все так закончится. Я его не оправдываю, но и не обвиняю. — Люка замолкает и смотрит на меня. — Ты так рассердилась…

— Рассердилась?! — вспыхиваю я. — Я злюсь, что моя мать унаследовала его ветреность! Она изменила отцу, и он ушел от нас, когда мне было девять. И я никогда его больше не видела!

Люка дает мне перекипеть. Мудрый человек.

— Ты винишь в этом деда?

— Не только его. И маму тоже.

— М-м…

— М-м! — передразниваю я его. Люка улыбается.

— А ты всегда влюблялась в того, в кого нужно? Я не знаю, что ответить, поэтому молчу.

— Если да, то тебе повезло, — заключает Люка.

— Любовь не играет в моей жизни большой роли, — запальчиво говорю я.