Я клянусь тебе в вечной верности - [2]

Мне просто страшно, ужасно одиноко, и я знаю, что ни с кем не могу этим поделиться. Я научилась в полной мере владеть своей силой, но друзей и любимых не наколдуешь.

Вряд ли, конечно, бумага поможет. Но это лучше, чем лежать в кровати с очередным любовником, погружённым мной в волшебный сон, и разговаривать сама с собой.

* * *

Из личного архива герцога Ланса де Креси

Вчера на площади Валерия Первого открыли памятник. Высокий – в три человеческих роста – юноша, с ног до головы упакованный в позолоченные доспехи, опирается на громадный меч и одухотворённо смотрит на небо. У его ног громадный волк провожает прохожих настороженным взглядом. Скульптору неплохо удалось портретное сходство, и ещё лучше – глаза Элизы, а точнее, волка. Я смотрел и мысленно делал пометку узнать, кто ваял этот пафосный шедевр, когда стоящий рядом мальчишка вдруг пискнул: «Мам, а кто это?» Ответ вогнал меня в ступор. «Это герой, Ден», – сказала держащая мальчика за руку женщина, и от её восторженного лица мне сделалось не по себе. «Это великий человек. Он приручил чародеев, и мы можем их больше не бояться». – «Он их всех победил? Вон тем мечом?» – теперь и мальчик смотрел на статую с таким же восхищением и не меньшим любопытством. Лично меня при виде меча брала оторопь – как такое чудище вообще можно поднять? Даже в сравнении с громадным рыцарем исполинский меч был явно… большеват. Но остальным, видимо, так не казалось. Например, мать мальчишки с улыбкой ответила: «Конечно. Помнишь, я рассказывала тебе о нём и Предательнице?»

Дальше я не слушал. Честно говоря, только взгляд Элизы удержал меня от того, чтобы приказать снести скульптуру в бездну к демонам. «Людям нужен герой, – говорил вечером Арий. – Чем ты недоволен? Статую поставили на средства горожан. В конце концов, это их деньги, пусть ставят что хотят». Он, как всегда, прав – я понимаю. Меня покоробила даже не статуя. Ну правда – герой? «Ты сможешь стать таким же благородным и добрым, когда вырастешь, Ден. Он же стал. А говорят, он даже не был лордом».

Я никогда не считал себя ни добрым, ни благородным, а уж тем более героем. Да и не был никогда! В том, что я делал, нет ровным счётом ничего героического. Бездна, ещё и десятка лет не прошло, а всё уже превратилось в легенду, в которой мне отведено место добра, а Элизе, выходит, – зла. Приручил я её – как же! Мечом!

Иногда мне кажется, что Элиза права и из этого заколдованного круга не вырваться. Неужели это молва делает человека героем или злодеем – и не важно, каков он на самом деле?

Меня уже наградили красочной биографией. Вот, ещё пять лет назад моё «низкое» происхождение не вызывало сомнений. Но после поэмы Гаида и виршей Кредино я как-то незаметно для себя обзавёлся романтическим ореолом: младенцем меня будто бы похитили у короля Востока (или Севера, я уже не помню) и привезли сюда, в Мальтию. Как это ни странно, народу байка понравилась, он её досочинил – я превратился в сына кого-то из богов, Вория или Визера, кажется. Несправедливо в первую очередь по отношению к богам – вот уж кого предположительной связью с моей особой обижать не следовало. А востокцы после представления Гаида на прошлом пиру и вовсе заикнулись о нанесённом их королю оскорблении и подали жалобу в Большой Совет с просьбой возмещения морального ущерба их народу в размере трёх таланнов золота. И, честно говоря, я их понимаю – ну кто в здравом уме найдёт во мне восточные черты, а? Разве что слепой, да и тот вряд ли. Впрочем, жалоба была отозвана ещё до её рассмотрения. И я подозреваю, кому мне нужно сказать за это спасибо…

Но неужели правда так важно, кем ты родился? Или кто тебя воспитал: лорд, принц или бродяга? Далось им моё происхождение!

А вот ещё восторженные юнцы со взором горящим, толпами ломящиеся в королевскую гвардию. Достали уже, сил нет! Как в их незамутнённых умах не укладывается, что не всё и в гвардии, и в моей «блестящей» карьере было (да и есть) настолько красиво, чудесно и замечательно? Лучше бы с таким же усердием в армию на границы записывались, хоть бы толк был!

Сор из избы обычно не выносят, но мне всё чаще кажется, что в данном случае стоило бы. Написать всю правду и опубликовать потом где-нибудь в еженедельнике – пусть повесятся молодые петухи да стихоплёты на своих радужных мечтах. А, хм, выживших – бездна с ними! – так и быть, примем в нашу изрядно раздувшуюся гвардию.

Да уж, вот так вот живу, живу и доживу ведь до мемуаров – смех да и только. Но лучше уж написать, чем дождаться, пока за меня справятся. А ведь дождусь. И уверять будут, что так и было. Так что уж лучше я сам. Правда, чувствую, брошу это гиблое дело где-нибудь на середине, и лет так через пятьсот мои писульки откопает какая-нибудь учёная крыса в архиве и будет долго удивляться, прежде чем отправить их на растопку. Ну и ладно – может, королю Востока пошлю, когда закончу. Будет извинительное письмо. Пусть у себя публикует – вроде как мальтийское опровержение. И никаких золотых.

Так… Наверное, мне полагается начать с рождения. Все же так начинают, да? Ну вот, могу с уверенностью заявить – я родился в Мальтии, на Востоке никогда не был, не состою в родстве с королями, а тем более с богами. И никто меня не крал. Мать, думаю, с удовольствием меня сама кому-нибудь продала за кружку эля или кусок хлеба. Да только кому я тогда был нужен? Ещё никому – а меньше всего матери. В итоге в три года я от неё сбежал, украв пару медяков. Она гналась за мной до моста Висельников и кричала потом, что если я ей ещё раз на глаза попадусь, она меня точно прибьёт. Больше я её не видел. У моста меня подобрал городской стражник и отвёз в ближайший детский приют. От стражника на память остались позолоченная пуговица и серебряник, который я в приюте обменял на обед.