Я — Илайджа Траш - [16]

— Да, я заметил немало ожидающих мальчиков, — сказал я тоном, граничащим со степенностью.

— Ну так сделай выводы сам, черт возьми! Я не скажу больше ни слова, — он взглянул на огромные золотые часы, которые достал из своего шафранового купального халата.

— Никогда не думал, что у нее могут быть любовники, — сказал я, — хотя изредка она меня ласкает.

— Это означает лишь, что она относится к твоему телу несерьезно, — ответил он утешающим тоном. — Нет нужды продолжать, Альберт, я ничего тебе не скажу.

Тут он встал.

— Юджин, довольно Ференца Листа, можешь уйти, — Мим прогнал пианиста, а затем трижды тяжело вздохнул.

— Раз уж ты вынуждаешь меня признаться, я сделаю это, но опущу детали, — продолжил он, как только музыкант удалился. — Я понимаю, что ты, вероятно, желаешь узнать секрет ее необычной молодости по чисто профессиональным причинам, ведь ты — ее посланец…

— Шпион, — поправил я.

Он очень ехидно ухмыльнулся.

Затем, подойдя ко мне и положив обе руки мне на плечи, он заглянул в здоровые белки моих глаз и сказал:

— Она не любит этих юношей — она не любит никого.

Но, дабы сохранить свою молодость, — тут он отвернулся от меня, громко завопив от досады и отвращения, раздражения и злости, вероятно, на мироздание в целом, — эта жуткая тварь откачивает из них сифоном сперму: одну выжимку за другой из этих безупречных образцов молодости, без нежности и интереса к их телам — или душам — холодно и расчетливо, словно хирург, а затем отпускает их, выплачивая огромные суммы, чтобы никогда их больше не увидеть… Разве ты не понимаешь, что эта тварь — враг всего того, что мы зовем любовью? Она — изверг. И как только Господь такую терпит…

Проняв меня до костей, снег начал замораживать мою алабамскую кровь, да и весь организм. Мне оставалось лишь пить черный китайский чай да сидеть, сколько дозволяли приличия, в столовой «Райских кущей», где одним ветреным вечером Аманда Дадделл представила мне не кого иного, как пианиста из «Садов Арктура»: его галоши напоминали сугробы, а на шарфе висели сосульки.

Я так удивился, что даже не предложил ему сесть, и тогда он сам плюхнулся в кресло.

— Вам придется простить меня за то, что я к вам ворвался, — начал он.

— Надеюсь, вы не принесли дурных вестей от Илайджи Траша?

— С Илайджей Трашем ничего не случилось. С ним ведь никогда ничего не случается, правда? Неприятности — у меня, они-то и привели меня прямо сюда, — сказав это, он покачал головой, как китайский фарфоровый болванчик.

— Это мой второй дом после Алабамы, — заговорил я фальцетом. — Сказать Аманде, чтобы принесла вам что-нибудь подкрепиться?..

Она стояла слева от меня и, тотчас достав маленький блокнот и карандаш, стала ждать распоряжений Юджина Велами.

— Наверное, у вас есть мучная запеканка, — сказал он надменно.

Аманда состроила мину, означавшую: нет и не будет в обозримом будущем.

— Ну тогда принесите какой-нибудь из ваших обычных десертов, — велел он ей.

После неловкой паузы, которую я не в силах был прервать, — тем временем он снял пальто, а один из привратников подложил под его промокшие ноги газеты, — Аманда принесла ему манный пудинг с двумя вишенками сверху, и он начал удрученно их теребить.

— Возможно, я должен сразу перейти к делу, мистер Пеггс, ведь я не владею искусством дипломатии, а сердце мое разбито… Вы должны оставить Илайджу Траша. Другого выхода нет. На кону стоит мое личное счастье и психическое здоровье, не говоря уж о хлебе с маслом… — Он так резко отпихнул от себя пудинг, что тарелка угрожающе зависла на краю стола.

— В отеле такое правило: обедающие должны доедать все, что заказали, — обратился я к нему доверительно. — Ни один кусочек или ломтик нельзя отнести обратно на кухню без объяснений, иначе это вызовет весьма щекотливое положение.

Юджин Белами побледнел, как полотно. Теперь, когда я успел его рассмотреть, он оказался и впрямь весьма привлекательным молодым человеком с золотистыми локонами, свежим цветом лица и волевым подбородком, но крохотными губками бантиком, из-за которых он не мог стать Аполлоном. Впрочем, длинные черные ресницы, наверное, помогли ему обрести множество поклонников среди клиентуры особого рода. Его руки шокировали меня своей несхожестью с руками пианиста: короткие, словно обрубки, они выглядели так, будто он перемыл горы посуды в очень горячей мыльной воде.

Пока я изучал его приятную внешность, он жадно проглотил весь манный пудинг и с грохотом швырнул ложку на тарелку.

— Он будет еще? — спросила меня Аманда.

— Будете, Юджин? — сказал я настойчивым уговаривающим тоном.

— Больше ничего. Может, у вас есть чаша с водой?

Мы с Амандой покачали головами.

— Тогда я приведу себя в порядок в вашей комнате, мистер Пеггс, — сказал он.

— Это невозможно, — возразил я, обменявшись взглядом с Амандой Дадделл. — В «Райских кущах» разрешается впускать гостей в номера только по особому разрешению самого Божественного Отца. Но у нас есть чудная приемная, — я махнул рукой в сторону уютной зеленой комнаты с тяжелыми стульями и неярким светом.

— Ничего не поделаешь, — он встал. — Главное — интимная атмосфера, и чтобы никто не подслушивал.